Золотой Лис

Он вызывающе пялился в зеркало, бриллиантовые серьги в мочках ушей тускло поблескивали, он медленно поворачивал голову на длинной лебединой шее, принимая театральные позы. Затем провел кончиком языка по внутренней кромке раздвинутых губ и посмотрел через замутненное зеркало прямо в глаза Рейли. Это был самый похотливый, самый сладострастный жест, который тот когда-либо видел, и при этом в нем было что-то настолько недоброе и порочное, что на мгновение заставило содрогнуться даже Табаку. Кендрик отвернулся от зеркала и лениво, не торопясь, пошел к кровати. Его бархатные черные ягодицы мерно раскачивались в нарочито жеманной, семенящей походке, и человек на кровати протянул к нему руки, раскрывая свои объятия.

Рейли отвернулся и быстро вышел из квартиры. Он спустился на лифте и шагнул в бодрящую вечернюю прохладу. Поплотнее запахнул пальто и глубоко вдохнул чистый, олодный воздух. Затем, решительно тряхнув головой, зашагал прочь уверенным, размашистым шагом человека, которого ждут неотложеные дела.

Когда Майкл покинул Лондон, он увез с собой и частичку той особой радости, что наполняла жизнь Изабеллы все эти последние недели.

Она доставила его в Хитроу.

– У меня такое чувство, будто мы только и делаем, что прощаемся, Микки. Мне будет так не хватать тебя, впрочем, так же, как и всегда.

– Увидимся на твоей свадьбе.

– До свадьбы, судя по всему, будут еще крестины, – заявила она; он отстранился и пристально посмотрел на нее.

– Ты мне ничего не говорила об этом.

– Это все из-за его жены. В конце января мы переезжаем в Испанию. Рамон хочет, чтобы ребенок родился именно там. Он должен признать его своим в соответствии с испанскими законами.

– Я хочу, чтобы ты регулярно сообщала мне, где ты находишся, – и не забывай о своем обещании.

– Не беспокойся, если мне понадобится помощь, я в первую очередь обращусь к тебе.

Уже в дверях зала вылета Майкл оглянулся и послал сестре воздушный поцелуй. Когда он скрылся за ними, ее охватило острое чувство одиночества.

Впрочем, оно быстро испарилось на ярком иберийском солнце.

Рамон приглядел квартиру в крохотной рыбацкой деревушке на побережье в нескольких милях от Малаги. Она занимала два верхних этажа дома и имела широкую мощеную террасу, с которой открывался великолепный вид на голубое Средиземное море поверх верхушек прибрежных сосен. Днем, когда Рамон был в банке, Изабелла в своем самом эфемерном бикини лежала в защищенном от холодного ветра уголке террасы и писала последние главы диссертации, а солнце тем временем придавало ее лицу и телу темно-янтарный цвет. Как и каждый, кто родился в Африке, она обожала солнце, и ей ужасно не хватало его все эти проведенные в Лондоне годы.

Рамону приходилось столь же часто отлучаться по делам своего банка, как во время их жизни в Лондоне. Она люто ненавидела все эти поездки, однако в промежутках между ними нередко выпадали счастливые дни, которые они проводили вместе. В Малаге он не был перегружен работой, так что часто приходил из банка сразу после полудня, и они отправлялись в самые укромные и безлюдные местечки на побережье или в какой-нибудь из тихих ресторанчиков, где подавали местные морские деликатесы и вина.

Его рана полностью зажила.

– Неудивительно, ведь за мной ухаживала медсестра такой высокой квалификации, – заявил он ей. Осталось только два шрама, на груди и спине, два гладких, розовых рубца, отчетливо видных на фоне темной кожи. Его загар в целом был гораздо темнее, чем у нее; тело по цвету напоминало лоснящееся красное дерево. Этот загар являл собой разительный контраст его зеленым глазам, которые казались еще светлее и ярче.

Когда Рамон был в отъезде, Изабелла оставалась в обществе Адры.

Она понятия не имела, где Рамон ее отыскал. Тем не менее, его выбор оказался на редкость удачным, ибо Адра Оливарес превосходно заменяла ей няню. В каком-то смысле даже превзошла свою предшественницу, так как не была столь болтлива, назойлива и любопытна, как та.

Адра была хрупкой на вид, но в то же время физически крепкой женщиной лет сорока с небольшим. У нее были блестящие черные волосы с несколькими седыми прядями; она собирала их сзади в пучок размером с крикетный мяч, который красовался на затылке. Темное лицо выглядело суровым, и в то же время его не покидала добрая, ласковая улыбка. Больше всего внимание Изабеллы привлекали ее руки; загорелые, сильные, с широкими ладонями, словно специально созданные для всякого рода тяжелой работы, они моментально становились быстрыми и легкими, когда она готовила или гладила белье Изабеллы, доводя его до безукоризненной, хрустящей чистоты; они были нежными и бесконечно заботливыми, когда массировали ноющую спину Изабеллы или смазывали ее большой загорелый живот оливковым маслом, чтобы мышцы сохраняли упругость, а кожа осталась гладкой и молодой, без растяжек, часто появляющихся после родов.