— Табун был я, — начал я рассказ. — Я был табун. Я был в гневе, нет, в бешенстве. Жаждал мести. Нет, я не смогу. Слов не хватает.
— Продолжай, — велел он. — Ты был табун. Дальше!
Все наши встречи проходили одинаково. Он говорил, о чем я должен рассказать, я повиновался. Иногда он предлагал мне рассказывать о том, о чем мне самому захочется. Что-то я в минувшие дни счел странным, что-то — удивительным, смешным, нелепым. Вперед, излагай! Я путался, заикался, начинал с начала. Понемногу привык, стал говорить более связно. Я словно заново переживал эти моменты. Кое-что делалось понятным, в бесформице проступали тайные связи.
Говорил ли я ему обо всем? Нет.
Я болван, но не дурак.
Когда я закончил рассказ о конях-волках, Гермий долго молчал. «Я был табун», — он повторял это, не обращаясь ко мне, и снова умолкал, размышляя о чем-то своем. Мои слова значили для него больше, чем для меня. «Природа, — один раз пробормотал он. — Природу не обманешь. Но почем я ничего не вижу?!» Я ждал, что он продолжит, объяснит.
Не дождался.
Боги, как он умел слушать! Боги? К кому я взываю?! Он и был богом, потому и умел. «Природа. Природу не обманешь…» Поворот головы. Наклон. Взгляд: внимательный, но не назойливый. Располагающая улыбка. Щелчок пальцами.
И ты уже говоришь дальше, хотя собирался замолчать. Вспоминаешь каждую мелочь, выкладываешь все, даже то, что хотел утаить.
— Расскажи еще раз о табуне.
Я повиновался.
— Еще раз!
Я повиновался. Свои хотелки, как и было велено, я держал при себе.
— Тебе снятся сны? Про остров, великана?
— Временами. Не слишком часто.
5
Это точно сны
— Что он делает?
— Хрисаор? Построил себе дом. Ты бы видел, какие глыбищи он таскал! Крышу он сначала покрыл тростником. Позже заменил тростник на черепицу. Ну, что-то вроде черепицы.
— Где он ее взял?
— Понятия не имею.
— Сколько комнат?
— Две. А может, три.
— Пол?
— Глинобитный.
— У тебя острый глаз.
— Дом снился мне несколько раз. Скажи, Податель Радости… Бывает так, что у человека сразу два покровителя?
— Бывает. Если ты поэт.
— Поэт?!
— Твои долги могут оплачивать и двое, и трое богатых горожан. Главное, посвящай им хвалебные оды, и дело в шляпе.
— Я не про людей. То есть, про людей тоже… Одному человеку могут покровительствовать сразу два бога?
Он долго молчал. Он так долго молчал, что я даже испугался.
— Выкладывай, — наконец велел Гермий.
— Что?
— Кто обратил на тебя внимание, кроме меня?
— Никто.
— Ты не умеешь врать. Говори, пока я не разгневался.
— Ну, Афина.
— Афина — твоя покровительница? Ты с ума сошел? Ты кто — воин, правитель, прорицатель? Что в тебе, лесном клопе, могла найти Афина?!
Я обиделся. Лесной клоп?
— Значит, нашла. Она мне даже руку порезала, ногтем. Кому попало, небось, не стала бы резать! «Я буду благосклонна к тебе, Гиппоной, сын Главка, — обещала она. — Я буду очень, очень благосклонна к тебе…»
— Она спрашивала, есть ли у тебя еще покровители?
— Ну…
— Отвечай!
— Спросила.
— Ты ответил?
— Ну…
— Ясно. Ты сказал ей про меня.
— Нельзя было? Ты не говорил, что нельзя.
— Не скажу, что меня это радует. Но так, пожалуй, даже лучше. Начни ты лгать, и она раскусила бы тебя, как спелый орех. Выдавила бы правду силой, словно воду из мокрой тряпки. У Афины разума — полная голова. Его столько, что из головы он вываливается в шлем. Схватись ее мудрость с моей хитростью, и я не знал бы, на кого поставить. Когда это было?
— Перед отъездом сюда. Ночью.
— Ты встречался с ней после этого?
— Нет.
— Если она станет тебя расспрашивать, не говори ей про Хрисаора. Или нет, говори, не отпирайся. Лжец ты аховый, помнишь? Сестричка оскорбится, превратит в паука. Зачем мне паук?
Сейчас бог напоминал мальчишку, который набрал на морском берегу кучу прекрасных ракушек — и отчаянно не хочет делиться добычей с более сильным сверстником. Мне было приятно смотреть на такого Гермия — и неприятно чувствовать себя ракушками.
— Вернемся к твоим снам, — бог взмахнул рукой. Казалось, он отгоняет неприятные мысли, а может, сестру, посягнувшую на чужое. — На острове еще кто-то есть? Кроме великана?!
— Горгоны, Сфено и Эвриала. Их дом далеко, на другом конце острова. Но у них крылья, так что им все равно. Это мне пришлось бы бить ноги по утесам…
— Ты их видел?
— Они прилетали к великану в гости. Пили вино, ели жареную козлятину.
— Горгоны уживаются? С Хрисаором?!
— По-моему, да. Они беседовали.
— О чем?
— Я не запомнил. Это же сон!
— Раньше ты говорил, что они воюют. Они летят с океана, а он машет мечом.
— Думаю, они помирились. После моей встречи с Горгонами я ни разу не видел, чтобы они воевали. Они даже если летят теперь на крыльях, так без клыков и когтей. Он зовет Сфено тетушкой.
— Тетушкой?!
— Ага.
Кажется, я сболтнул лишнего. Лоб Гермия, обычно гладкий как у юноши, пошел морщинами. Брови взлетели на лоб. Бог наклонился вперед, заглянул мне в глаза:
— Ты же говоришь, что ничего не запомнил!
— А это запомнил. Тетушка Сфено, точно.
— Эвриалу он тоже так звал?
— Не помню. Наверное.