Золотой мираж

Он налил себе скотч и протянул ей стакан вина, а затем сел на кушетку.

— Я рад вас видеть. Я скучал по вам. Клер не слушала его.

— А не мог бы Брикс спланировать что-то в этом роде?

— Мог. Но только если он был с согласной на это девушкой. Эмма такая?

— Я так не думаю. Эмма любит, чтобы было по ней, но она не особая искательница приключений. Я не думаю, чтобы она сделала что-нибудь подобное. А Брикс привезет ее утром в Анкоридж?

— Да. За это ручаюсь. А мать Эммы любит приключения?

Клер поглядела на него долгим взглядом.

— Не знаю.

— Мы можем это выяснить. — Он подошел к ней и взяв за руку, сдернул со стула, так, что она оказалась стоящей рядом. — Я думал о вас все это путешествие, Клер: я скучал. Однажды я сказал вам, что вы милая женщина и умная, а вы ушли от меня, и я так и не понял, что же вы хотели услышать. — Его лицо было так близко. Клер попыталась проникнуть внутрь него и понять, что было за глазами, но они были гладкие как стекло, как вода в Ледниковом Заливе — отражали ее лицо, но ничего не открывали. — Так хорошо, — пробормотал он, и обхватив ее лицо руками, поцеловал ее, открывая ее губы своими.

На этот раз поцелуй был горячим, с настойчивостью, которой в нем не было раньше. В Клер пробудились старые страхи. Она обвила Квентина руками, а он прижал ее ближе к себе, положив руку ей на грудь и настойчиво действуя языком у нее во рту. У Клер закружилась голова от желания. Она очень давно не была с мужчиной, но в этом было что-то большее: она хотела именно Квентина, со всей его запутанностью, со всем тем, что она не понимала в нем, даже с тем, что ей не нравилось. Ее влекло к нему, так же как и его друзей, и она раньше не осознавала, как была возбуждена рядом с ним, и какое одиночество испытывала, когда он не замечал ее все последующие дни. Все это время она думала, что поглощена дикой красотой Аляски, а на самом деле, видимо, желала его, и взвинченная до крайности, ждала.

Вот почему он сторонился ее четыре дня, так он поступает с неуверенными в себе женщинами. Заставляет их жаждать его еще до того, как он делает хоть какое-то движение в их сторону.

Она выскользнула из объятий и отступила назад до стола. Она хотела его так сильно, что вся дрожала и при этом злилась, сознавая под всей своей бурей желаний, что если в этот раз ему все удастся, то последующие встречи будут проходить как он захочет. И, вероятно, они не понравятся ей так сильно, как эта.

— А теперь что такое. — Квентин был недоволен, но больше изумлен, чем сердит, и Клер поняла, с внезапным приливом гордости, что он не может ее постичь и это его тревожит.

— . Я не верю в корабельные романы, — сказала она. — Они похожи на добрую сказку, но совершенно невозможно разобраться, что истинно и важно, когда вокруг все так искусственно. — Спасибо, Ханна, сказала она про себя. — Это одна из причин, по которым я волнуюсь за Эмму.

Воцарилось молчание. Квентин пошел к бару и налил себе.

— Еще вина? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Он снова уселся на кушетку, положил руки на спинку и вытянул вперед ноги, скрестив их в лодыжках. Он расслаблялся, но по-прежнему излучал силу, и его фигура словно подавляла все в комнате:

— Что истинно и важно в нас, Клер, так это то, что мы нравимся друг другу, мы тянемся друг к другу и хотим друг друга. И будь вы хоть чуточку поавантюрней, не было бы никаких препятствий делать то, чего нам хочется. Так что может быть важнее? Какая вам нужна другая истина?

— Я хотела бы знать, какое ко всему этому имеют отношение ледники, — сказала Клер просто.

— Ледники, — повторил он.

Его тихий голос снова вскружил ей голову, но она справилась с собой и продолжала, надеясь, что он поймет:

— Все в этом путешествии так ново для меня, что я просто не могу перечувствовать все сразу. Может быть, это значит, что я не рисковая, а может быть, только то, что я не знаю, вдруг вся эта невероятная красота заставляет нас видеть более прекрасным и волнующим и желанным каждого другого человека.

— А Ина показалась вам красивее, после того, как вы глядели на ледники целый день?

Она улыбнулась:

— Нет.

— А Зек показался желанным? У нее вырвался смешок:

— Нет.

— А я — да. — Да.

— Что ж, это честно. Так что происходит что-то другое.

— Думаю, да. Мне кажется, это я сама. Прямо теперь я так многого в себе не понимаю. И я думаю, будет лучше подождать, пока я не пойму, что для меня важно, а что нет.

Он выдохнул с долгим вздохом:

— Если вы не знаете, что важно, позвольте мне рассудить. Если это действительно для вас так ново — вы же не путешествовали? Никогда?

— Никогда.