Эмма вздрогнула, оглянулась. Весь кабинет был темен, кроме небольшого, освещенного напольной лампой пространства, где она стояла. Спокойствие казалось каким-то обманчивым. Это ошибка, подумала она снова. Я спрошу Брикса. Ничего не может быть дурного в ПК-20, он сказал, что все замечательно.
Не спрашивай Брикса, будто сказал кто-то внутри нее. Она застыла молча, опустив голову. Она любила Брикса, но как она может заговорить с ним об этом? Признаться, что прочла что-то из его стола, то, что ей не полагалось видеть, и услышать, как он скажет… что? Что может сказать Брикс?
Тихо было в этой безмолвной комнате. Эмма аккуратно закрыла папку. Джина, подумала она. Джина работает в лаборатории, я спрошу у нее.
Она выключила лампу и на цыпочках вышла, хотя и не понимала, зачем поступает именно так, тихо прикрыла за собой дверь.
— Думаю, что не дождусь, — сказала она секретарше Брикса, не останавливаясь по дороге к выходу. — В любом случае, ничего важного у меня не было. Я просто хотела поприветствовать его.
И она возвратилась обратно, в ту лабораторию, где фотографировалась, а затем прошла в соседнюю, где работала Джина.
Но было уже больше пяти, и Джина ушла.
— Могу ли я чем-то помочь? — спросил один из химиков.
Эмма покачала головой.
— Я оставлю записку. — Она написала, прося Джину позвонить ей, и положила листок на ее стол, а затем вышла наружу, к своей машине. Автомобиль еле полз по запруженной дороге. Эмма пыталась думать о том, что только что прочитала, но вместо этого думала о Бриксе и об их последней встрече, десять дней назад. Она была прекрасна, но и ужасна тоже.
Вначале все было прекрасно, они отправились в кино, которое она даже не запомнила, и он держал ее все время за руку, водя кругами пальцем по ее ладони, а ей казалось, что она сейчас растает на месте от желания. Потом они отправились к нему домой, и он медленно раздевал ее, возбуждая себя и ее, и она стала такой мокрой, что даже застыдилась. Но он усмехнулся, коснувшись ее, а потом положил на свою кровать и принялся ласкать все ее тело быстрыми, какими-то лижущими поцелуями. А затем, не сказав ни слова, он оказался внутри нее, и завершив свое действо, вдруг затих, тяжело давя ей на грудь, уткнувшись губами ей в щеку.
— Роскошная, фантастическая куколка, — сказал он. Эмма лежала тихо, желая, чтобы он снова был в ней, но уже медленно и нежно, чтобы она смогла насладиться по-своему, так же, как он. Но Брикс поднялся и принес в постель свой порошок и тонкую трубочку, которая искрилась на свету, и они прижались к спинке кровати, касаясь бедрами, ногами и плечами друг друга, и долго, медленно втягивали порошок глубоко внутрь.
Сколько бы раз она это ни делала, Эмма по-прежнему восхищалась, каким прекрасным делал порошок все вокруг. Брикс умел сделать для них все ясным и чудным, а остальное было неважно. Он обнял ее рукой и включил телевизор, и они сидели молча, глядя на экран. Звук был выключен, но цветовые пятна плясали так ослепительно в темной комнате, что Эмма была ими очарована. Они росли и сокращались, вспыхивали и угасали, казалось, они пели что-то высоким хором, и эти неслышные звуки отражались в голове. Она потянулась к Бриксу и поцеловала его, и хор разлился вокруг них, и пел, пока она не подумала, что не выдержит так много ощущений в одно время.
— Я люблю тебя, люблю тебя, — сказала она, приближая свои губы к его рту. — Пожалуйста, полюби меня.
— В любое время, — сказал он, и перетянул Эмму на себя и оказался внутри нее, прежде чем она успела сказать, что это совсем не то, что она имела в виду.