Золотой мираж

Зимин, посматривая на канадца, не мог отделаться от вопросов, почему он все-таки напросился поехать в тайгу? Оттого ли, что в недавнем их разговоре на улице Красных Мадьяр он, Зимин, сказал, что отправляются в урочище Истуканов, а прежде упомянул о погибшем там в бою Игнатии Пушилине? Или, может, увязался из желания продолжить небезразличный для него разговор о купцах Пушилиных? Или же – и то, и другое?

Мелькнуло в стороне от дороги среди деревьев какоето высокое и очень длинное, метров в пятнадцать длиной строение без единого окна в бревенчатых стенах, с тесовой двухскатной крышей, провалившейся на гребне посередине от старости.

– Амбар хлебный, – пояснил назначение странного строения Нетесов.– Хутор раньше стоял тут. Сгорел, когда бой с польскими легионерами был...

У кого, в какие времена был бой с польскими легионерами, можно было только догадываться и додумывать.

Через некоторое время возник прямо на колее проселка, так что пришлось обогнуть, зарывшийся в землю по ватерлинию катерок, самый настоящий, с белой трубой, опоясанной красной полоской, со спасательными кругами по бортам, с рубкой рулевого, в которой сквозь запыленные стекла виден был штурвал.

– В пионерлагерь, на Большой Кужербак везли, – не вдаваясь в подробности, объяснил Нетесов присутствие катерка в далеком от судоходных рек месте.

– А скоро урочище? – спросил Пушели.

– Каменных Идолов? – повернулся к нему Нетесов.

– Истуканов.

– Это все равно. Кто как хочет зовет. Истуканы, столбы... Часа через полтора, – сказал и надолго умолк Сергей.

Чем дальше в лес, тем медленнее ехали. Путь пошел по низменным кочковатым лощинам, заросшим елью, с примесью пихты, кедра, березы, осины, с подлеском из рябины и ивняка. Колеса мотоцикла с добрый час мудрили по этим лощинам, пока наконец не выбрались в чистый сосновый лес, хоть и изреженный прежними пожарами, зато с хорошим подростом.

Лес рассеялся, и среди шиповниковых зарослей, черемушника, обвитого хмелем с недозрелыми шишками, Зимин наяву увидел метрах в сорока то, что уже видел в доме у краеведа Лестнегова на фотографии: три невысоких каменных столба, жмущихся друг к другу и издали напоминающих человеческие фигуры. Высвеченные лучами клонящегося к закату солнца, столбы отливали густой-густой, до лиловости, синевой.

Нетесов заглушил мотор, слез с сиденья и медленно, раздвигая низкие, по пояс ему, кусты шиповника, направился к столбам. Зимин и Пущели последовали за ним.

– Шиповник нынче совсем не уродился, – сказал Нетесов. – В прошлом году с Мамонтовым по мешку набрали. Только по краю брали...

Он умолк, чувствуя, что про шиповник интересно ему одному.

– Ты говорил, тут бой был, Игнатия Пушилина убили, – сказал Зимин.

– Точно. Было такое, – ответил Нетесов.

– И возле одного из столбов Игнатий похоронен?

– А вот этого не говорил, не знаю, – сказал Сергей.

– Это Лестнегов так говорит.

– Раз говорит, так и есть. Константин Алексеевич всем этим занимался.

– Кстати, он будет ходить?

– Нет, там безнадежно. Это однозначно.

– Жалко.

– Еще бы не жалко. Мужик всю жизнь на бешеной скорости крутился, и вдруг – в каталке, в четырех стенах.

Пушели, шедший к каменным столбам замыкающим, смотрел на столбы и по сторонам, слушал разговор и помалкивал.

Это издалека казалось, будто каменные Истуканы жмутся друг к другу. Подойдя, увидели, что каждый столб отстоит от соседа на метр-полтора. И не выстроившись в шеренгу, как создавалось впечатление при взгляде от проселка, стояли Истуканы: тот, что посередине, выдвигался вперед. На нем, на уровне глаз, была прикреплена потускневшая, позеленевшая небольшая медная пластинка с выгравированной надписью:

"Здесь 29 августа 1920 года в ожесточенном бою доблестный краснознаменный полк И. П. Калинкина наголову разбил белую банду Пушилиных, проливавших кровь мирного населения.

Вечная память красногвардейцам-калинкинцам, павшим за свободу, за народную власть".

Канадец тоже прочитал выгравированное на табличке. Вряд ли ему было приятно, если прямой потомок Пушилиных. Но что мог сказать Зимин? Что в Гражданской войне победителей не бывает? Вообще, почему что-то должен обязательно сказать? Не хватало оправдываться. Написано и написано. Скорее всего, от души, с твердой убежденностью.

– Вот около этого, – Зимин провел ладонью по ребристой шершавой поверхности столба, стоящего справа от центрального, на котором была медная табличка с гравировкой, – похоронен Игнатий Пушилин.

– Тоже от Лестнегова узнал? – спросил Сергей.

– От него... Сфотографируемся на память около столбов? – предложил Зимин Пушели.

– Да-да, – охотно согласился канадец, в задумчивости стоявший перед каменными истуканами.

У Зимина фотоаппарат был уложен в рюкзаке вместе с другими вещами, и он направился было к мотоциклу.

– Подожди, – остановил его Нетесов. – Потом снимешь. Еще почти час до места ехать. До темноты устроиться, рыбы на уху наловить нужно успеть.

– Место-это где? – спросил Пушели.