Золотой немецкий ключ большевиков

Такую же искусственную наигранность мы найдем в воспоминаниях Анжелики Балабановой («Из личных воспоминаний циммервальдца»). Она с большой аффектацией и негодованием отвергает сделанное ей швейцарским соц.- дем. Грейлихом предложение, которое являлось как бы второй стадией осуществления всё того же «гнусного плана». Инцидент, о котором рассказывает Балабанова, не имел прямого отношения к России, ибо она в начале войны представляла «итальянскую партию». По ея словам, Грейлих от имени своего приятеля химика, собственника пивовареннаго завода в Италии, истинного друга мира, симпатизировавшего циммервальдцам, предлагал оказать помощь и дать «миллиончик франков» для партии. Не сродни ли был итальянский химик и пивовар Парвусу, который находился в тесном контакте со швейцарским депутатом? С «возмущением» и «злобой» Балабанова ответила, что за такие услуги с лестницы спускают: «если бы не только вопрос о войне и мире, но и о самом социализме зависал от принятия сантима, моя партия, как один человек… дала бы такой же ответ, как я». Грейлих был, однако, упорен. Он тайно проник на заседание Ц. К, в Болонье и повторил безуспешно свое предложение. Сведения об этом проникли в печать. Грейлиху пришлось держать, ответ за свою «феноменальную глупость» перед подготовительной комиссией по созыву второй международной интернационалистической конференции в Квинтале. Не объясняется ли строгая принципиальность, далеко не соответствовавшая жизненной практике, отчасти той «феноменальной глупостью», которую проявил недостаточно осторожный посредник?

Перейдем теперь к рассказу Шляпникова, пронизанному теми же тонами высокой принципиальности. «Нам большевикам - пишет он в книге «Канун семнадцатого года» - международный военный и полицейский сыск и провокация не давали покоя и за границей. Наши антивоенные лозунги, наша антицаристская революционная деятельность не могли не привлечь внимания правительств стран, воевавших с Россией, с Антантой. Германский империализм первый учел возможности использовать в своих интересах нашей активной революционной работы в России. Мы эти намерения предвидели. Развал и предательство социалистических партий II Интернационала облегчили правительствам и их генеральным штабам шпионские, затем политические авантюры. Милитаристические намерения германо-австрийских империалистов, однако, нас не смущали, а заставляли быть осторожными, побуждали следить и за границей за тем, чтобы, но попасть в лапы агентуры. Попытки проникновения в наши ряды германо-австрийской агентуры имели место уже в первые месяцы войны. И первым агентом империалистов явились «социал-демократы». Нам было известно желание немецкого социал-демократа и купца Парвуса «помочь» нашей революционной работе. Но одного намека на это было достаточно для того, чтобы наши заграничные товарищи прекратили всякие отношения со всеми, кто имел какое-нибудь отношение к Парвусу и ему подобным господам». «Мне лично пришлось, столкнуться с рядом агентурных попыток войти в нашу среду, оказать нам помощь или получить информацию. Первым агентом «высшей марки», с которым мне пришлось иметь дело ещё в октябре 1914 года, был голландский социалист один из вождей II Интернационала Трельста, приезжавший в Швецию в качестве посланца Ц. К. германской социал-демократии. От него первого я, приехав тогда из Петербурга, услышал заявление, что Ц. К. германской соц.- дем. поддерживает войну своего правительства в виду царистской опасности и что Ц. К. Германской соц.- дем. готов и нам в нашей борьбе оказать помощь Трельста был (или казался) крайне удивлен моим отказом, моим возмущением поддерживать нашу борьбу 16-ти дюймовыми снарядами… В том же Стокгольме к тов. А. М. Колонтай, а затем и ко мне явился соц.дем. (эстонец) Кескула. При свидании он спекулировал своими связями и знакомством с тов. Лениным, Зиновьевым и другими членами наших заграничных центров. Кескула вел себя чрезвычайно странно, высказывался в духе германской ориентации и, наконец, предложил свои услуги, если нам потребуется его помощь в деле получения оружия, типографии и прочих средств борьбы с царизмом. Его образ мысли, и поведение показались нам очень подозрительными, и мы тотчас же почувствовали в нем агента германского генерального штаба и не только отвергли его предложение, но даже прекратили с ним всякие сношения. Связи в Швеции у него были большие. Он имел сношения с финскими «активистами», имел друзей в русском посольстве и в русских банковских и страховых кругах[15]. Наш отказ иметь дело с Кескула не остановил его дальнейших попыток проникнуть при помощи других лиц в нашу среду.