В таком удрученном состоянии застал Томас-эфенди старика. Желая сильнее уязвить его, этот наглец еще издали крикнул ему:
— Дела обстоят плохо, очень плохо, староста Хачо! Осел так увяз, что его не вытащишь из грязи…
Старик не расслышал слов эфенди, но встал ему навстречу.
— Садись, — сказал эфенди, дружески кладя ему руку на плечо, — я тоже посижу с тобой. Здесь нам никто не помешает.
Они сели рядом иа паласе, разостланном на земле.
— Когда же эти люди наконец уберутся отсюда? — спросил старик, указывая на распоясавшихся солдат.
— «Полоумного позвали на свадьбу — ему там понравилось больше, чем дома». Зачем им отсюда уходить, когда у них вдоволь еды и питья? — ответил эфенди, беспечно рассмеявшись.
Этот смех неприятно поразил старика. Заметив это, сборщик налогов заговорил другим тоном:
— Не грусти, староста Хачо! Пока жив Томас-эфенди, ни один волос не упадет с твоей головы.
— Чего же больше? — раздраженно произнес старик, показывая на солдат. — На моих глазах разоряют мой дом, растаскивают мое имущество, а я должен все это молча сносить!
— Это уж у них такая привычка: когда собака попадает в лавку мясника, она хоть кость, да утащит. Тебе отлично известно, староста Хачо, что из дома армянина турок не уйдет с пустыми руками. Благодари бога, что только растаскивают имущество, а не убивают.
Старик задрожал всем телом. Он был так потрясен всем происходящим, что каждое слово больно ранило его.
— Скажи наконец, в чем дело? — крикнул он, выйдя из терпения. — Если ты что-то знаешь — говори, зачем ты меня мучаешь! Если мне грозит смерть, так пусть она придет скорее.
— Скажу, все скажу, староста Хачо, имей терпение, — ответил эфенди внушительным и серьезным тоном.
Разговор свой он начал, как всегда, побасенкой об ослах:
— Осел не должен лягаться, когда его подстегивают, а то ему несдобровать… Я это к тому говорю, староста Хачо, что армянам не следует ссориться с турками, особенно теперь…
Он сослался на ванский пожар и стал доказывать, что было бы чистейшим «безумием» не сохранять верность туркам. По его словам, турки предали огню и разграбили несколько тысяч армянских магазинов в Ване только потому, что армяне шпионили в пользу русских. Отсюда ясно, продолжал он, в нынешней войне армянам незачем держать сторону русских. А турки не так уж плохи, как кажутся, и судьба армян тесно связана с турками, а всякий призыв к восстанию является «безумием». Поведение Салмана он считает безрассудным и нисколько не будет огорчен, если его строго накажут, но сожалеет лишь о том, что по его вине пострадает еще кое-кто.
— Кто? — перебил его старик, побледнев.
— Твои сыновья Айрапет и Апо и твой гость Вардан, — ответил сборщик налогов.
Удар был так силен, что мог бы оказаться роковым для бедного старика, если бы жизнь, полная невзгод и мучений, не закалила его. Взяв себя в руки, он спокойно спросил у эфенди:
— В чем же нас обвиняют?
— Благословенный, ты задаешь такой наивный вопрос, что даже ребенку непростительно! — с язвительной иронией ответил Томас-эфенди. — А чем виноват совершенно здоровый человек, которого признают больным только потому, что он находился среди чумных? Ведь если он пытается убежать, чтобы спастись от заразы, его ловят, сажают в кутузку и так обрабатывают, что у него дух захватывает!
— Значит, и нас посадят в кутузку? — спросил старик с искаженным от гнева лицом.
— Да, — ответил эфенди хладнокровно.
Но ведь он пришел для того, чтобы просить у Хачо руку его дочери, сказать ему, что он любит ее? Неужели он забыл об этом? Зачем же он так изводил горемычного старика?
Как мы уже говорили, Томас-эфенди стремился поставить Хачо в такое безвыходное положение, чтобы тот поневоле вынужден был признать, что эфенди — единственный человек, который может спасти его семью, и что Лала должна быть принесена в жертву во имя этого спасения. Он знал, что не так-то легко добиться согласия старика, особенно после того, как Вардан при всех обвинил его в том, что у него несколько жен, а он ничем не мог опровергнуть это обвинение.
Видя, что он хватил через край, что не следует доводить старика до полного отчаяния, эфенди поспешил его утешить и сказал:
— Возможно, что тебя и продержат несколько дней в кутузке, но это только для острастки. Томас-эфенди вас в обиду не даст!..
Старик промолчал. Он вспомнил, что утром сборщик налогов говорил совсем другое, и в душу его закралось сомнение…
Вардан, Айрапет и Апо, уйдя из дому еще утром, ничего не знали о том, что произошло за время их отсутствия: они не знали ни о дьявольских проделках Томаса-эфенди, ни об обыске, ни о бесчинствах солдат.
Обойдя несколько деревень в поисках Салмана и расспрашивая людей, они наконец после долгих странствований набрели на тот дом, где он провел последнюю ночь.