Золотой петух. Безумец

Тут Микаел опять совершил оплошность и вторично навлек на себя гнев хозяина. Хотя ему было приказано принести «большой» стакан водки, но он должен был принести маленький, так же как в лавке под словом «хороший» товар следовало понимать плохой. Микаел исполнил приказание точно и поднес Симону Егорычу большущий стакан водки. И хотя это была крепкая неразбавленная водка, тот залпом осушил стакан.

— Ну, вот и на душе легче стало, будь здоров, — сказал поверенный, возвращая Микаелу пустой стакан.

Но ага так выразительно и сурово посмотрел на своего слугу, что бедняга сразу понял свою оплошность и в отчаянии подумал, что Москвы теперь ему уже не видать.

Госпожа Мариам в эту минуту предавалась грустным размышлениям: увидев принесенные поверенным деньги, она поняла, что они были выручены от продажи имущества той несчастной женщины, чей сын сидел в тюрьме и которая несколько дней тому назад приходила к ней и молила ее о сострадании, и вот теперь бессердечие мужа обрекло на нищету целую семью.

— Спасибо, Симон Егорыч, — сказал ага и, вытащив из пачки красненькую десятирублевую ассигнацию, протянул ее поверенному. — Это тебе магарыч за то, что ты спас мои деньги.

Симон Егорыч принял «магарыч» с подобострастным видом и чуть было не облобызал руку купца. В таких случаях Масисян не скупился, подобно тем охотникам, которые бросают своим легавым кусок затравленной ими дичи.

Между тем вопрос о посылке Микаела в Москву не был решен. Видя, что принесенные поверенным деньги привели хозяина в хорошее расположение духа, госпожа Мариам решила воспользоваться благоприятным моментом и вернулась к разговору о Микаеле.

— Прочтите это письмо, Симон Егорыч, скажите, как оно написано, — сказала она, протягивая поверенному бумагу.

Вынув из-за пазухи огромные очки, поверенный надел их на свой крупный нос и торжественно, стал читать вслух:

«На этот раз нами посланы двести мешков хлопка, частью…» и т. д.

— А там написано, что имеются особые отметины? — спросил ага у поверенного, когда тот кончил читать.

— А как же, написано: «…на последних мешках особые отметины» и эти слова даже подчеркнуты, — ответил поверенный.

— Хорошо написано?

— А кто писал?

— Наш Микаел.

— Клянусь жизнью, что он пишет лучше меня, — сказал поверенный, прижав руку к сердцу, — я двадцать лет был приказным в полиции, пятнадцать лет прослужил писарем в Т… у уездного начальника, но мой почерк гроша медного не стоит в сравнении с ним.

Неумеренная похвала поверенного, вызванная главным образом изрядной порцией водки, которую поднес ему Микаел, была как бы платой за услугу. Однако одобрение Симона Егорыча как человека сведущего имело большое значение для решения вопроса о посылке Микаела в Москву, и ага пообещал непременно это сделать.

Через три дня, рано утром, у дверей дома Масисяна остановилась дорожная повозка. Микаел вышел из дому в своем новом костюме. Его провожали Масисян и госпожа Мариам. Микаел подошел попрощаться сперва к госпоже, поцеловал ей руку и получил материнское благословение, потом приложился к руке хозяина и напоследок еще раз выслушал его «отцовское напутствие». Наконец с сияющим от радости лицом Микаел уселся в повозку, и она тронулась. Когда повозка обогнула правый угол дома, на колени Микаела вдруг упал букетик цветов. Он поднял голову и увидел Гаяне и Рипсиме, стоявших на кровле дома и кивавших ему на прощанье. Он очень обрадовался, но для него осталось загадкой, кто из них бросил ему букет? Его томило любопытство…

ЧАСТЬ II

Глава первая

рошло около года с того дня, как Микаел приехал в Москву.

Был воскресный день. В одном из заброшенных, глухих переулков Москвы, в старинном доме, где сдавались внаем меблированные комнаты, за письменным столом сидел молодой человек с бледным, изможденным лицом и что-то усердно писал.

Хотя было уже далеко за полдень, он, видимо, еще не успел заняться своим туалетом: длинные растрепанные волосы небрежно падали на его обнаженную шею. Халат ему заменяло старое зимнее пальто, на ногах вместо домашних туфель были галоши.

День выдался туманный и холодный. Под порывами ветра уныло звенели оконные стекла. В нетопленной комнате было холодно, но юноша, видимо, не чувствовал этого, увлеченный своей работой. Иногда он разжигал трубку — словно для того, чтобы отогреть свои окоченевшие пальцы. На письменном столе, довольно просторном, в беспорядке были разбросаны бумаги, тетради, книги, газеты, на одной из них лежала горсточка табаку, среди бумаг стояло множество склянок и пузырьков с различными жидкостями и порошками всех цветов. Были тут и физические и химические приборы, большие куски угля, нужные для опытов, и лежал человеческий череп. Весь этот хаотический беспорядок напоминал рабочий стол Фауста. Обстановка была самая скромная: несколько стульев, кровать, этажерка, лампа. В этой неприглядной комнате жил студент Стефан Масисян, сын первого богача Е-ского уезда.

В дверь постучали, вошла служанка.

— Вас спрашивает какой-то господин.

— Пусть войдет, — небрежно ответил молодой человек, продолжая писать.