Золотой петух. Безумец

Получив письмо Микаела, Масисян пришел в ярость: впервые его приказчик, его холоп осмелился на такую дерзость. Но он чувствовал свое бессилие и не знал, как выйти из этого затруднительного положения? «Я уверен, — бормотал он, — что его подбил этот окаянный». Он подозревал, что Стефан после смерти старшего приказчика возобновил знакомство с Микаелом с целью обобрать отца. Но, поразмыслив над содержанием письма Микаела, Масисян успокоился. Он был из числа тех людей, которые ради выгоды способны простить любую обиду. Его утешала мысль о тех комиссионных, которые, по милости Микаела, попадут к нему в карман. Ради чего отказываться от них? Но, с другой стороны, он думал, что Микаел тоже получит барыш и наживется, а эта мысль была ему неприятна: он предпочитал, чтобы его приказчики жили в бедности и полностью от него зависели. Как найти выход из этих противоречий? Лишить себя прибыли, чтобы и Микаел лишился? Но Микаел писал, что, если он не согласится на его условия, он вынужден будет отказаться от должности приказчика и заняться другой работой. Потерять такого приказчика, как Микаел, было не в интересах купца: ему некем было заменить его. Волей-неволей Масисян вынужден был дать свое согласие на просьбу Микаела, утешаясь мыслью, что настанет день, когда он сведет с ним счеты.

Насколько тон письма Микаела был сухим, настолько ответное письмо Масисяна было проникнуто мягким отцовским чувством. Он писал, что радуется успехам Микаела, желает ему счастья, гордится тем, что его «воспитанник» наконец «выходит в люди», и напоследок советовал, что было бы благоразумнее со стороны Микаела вносить сполна всю комиссионную прибыль в его торговое дело и со временем получить эти деньги вместе с процентами и жалованьем, когда ага поможет ему основать собственное дело.

«Ты меня больше не обманешь, — усмехнулся Микаел, дочитав письмо. — Теперь я знаю тебе цену».

Глава третья

Микаел вел теперь очень напряженную жизнь. Кроме дел Масисяна, он выполнял многочисленные поручения других коммерсантов, два раза в неделю посещал занятия в коммерческом училище, выкраивал время, чтобы бывать на различных заводах и фабриках, знакомился с организацией производства, дома занимался чтением, и на отдых ему оставалось очень мало времени.

Такой образ жизни вызывал недоумение у армянских купцов, и Микаел стал предметом общих разговоров и злословия. Нашлись недоброжелатели, которые написали хозяину, что его приказчика «совратили». Но Масисян не придал значения этим слухам: гораздо убедительнее для него была внушительная цифра в пять тысяч рублей, которая значилась в представленном ему в начале нового года отчете, — часть комиссионной прибыли Микаела. Ведя дела хозяина, Микаел получал у него тысячу рублей жалованья, а приносил ему чистого дохода пять тысяч. Ага не мог быть этим недоволен, к тому же он ничего не мог поделать с Микаелом, который завоевал себе независимое положение.

В то время в Москве было много приезжих армянских купцов из Астрахани, Нового Нахичевана, Тифлиса, Карабаха, Эривани, Акулиса и даже из Тавриза. Всех их можно было постоянно видеть перед биржей даже после ее закрытия. Армянин-коммерсант с религиозным фанатизмом предан этому храму торговли. Он получает удовольствие от одного лицезрения дверей биржи. Только Микаел не показывался здесь после полудня в часы, когда на бирже было нечего делать. Это очень сердило остальных купцов, видевших в этом проявление его заносчивости. Микаел слишком явно избегал общества этих бездельников и пустомель, которые, собираясь в тесный кружок на площади перед биржей, проводили время в глупой болтовне и развлекались грубыми шутками. Армянский купец не способен упорядочить свое время и отвести определенные часы для занятия делами: в часы отдыха — отдыхать, а в остальное время чему-нибудь учиться. Кроме торговли, он не интересуется ничем, вне своего круга не знается ни с кем, поэтому, где бы он ни побывал, возвращается на родину, ничем не обогатив ни ум свой, ни душу, и на всю жизнь остается таким же невежественным, неотесанным и ограниченным.

В Москве, как и повсюду, армянский купец с глубокой неприязнью относится к своим же землякам, если они родом не из его краев, — к примеру, карабахец терпеть не может зока, а зок, в свою очередь, не выносит тифлисца, и прочее. Даже купцы из одного города не очень-то жалуют друг друга, — например, астраханец ненавидит астраханца. Один строит козни другому, даже если заведомо знает, что, причинив своему собрату ущерб на десять копеек, — сам пострадает на двадцать копеек. Во взаимоотношениях армянских купцов нет ни искренности, ни чистосердечия, при каждом удобном случае они норовят обмануть друг друга, сохраняя при этом видимость дружелюбия. Бессодержательная, праздная жизнь превратила их в болтунов, способных только на то, чтобы говорить друг другу колкости.