– Хорошо бы, этот меч со мной через две кампании прошел.
Корнелий подхватил Теллира и поволок к пролому – предводитель карсаматов был куда тяжелее своих воинов, под вышитым камзолом он носил короткую кольчугу, однако от хорошего арбалета она защитить не смогла.
Капитан пошел за телом бывшего компаньона и врага, словно провожая его в последний путь.
Когда Корнелий приволок тело к двум другим, то спугнул с десяток худых коричневых крыс.
– Ну, что я вам говорил, ваше благородие! – обрадовался слуга. – В момент разделают, а если разойдутся, то и кости поточат!
Капитан криво улыбнулся.
– Там его лошадь…
– Я видел, ваше благородие. – Слуга вздохнул, отряхиваясь. – Славная лошадка.
Они вернулись во двор и остановились, любуясь грациозным, словно выточенным из благородного камня животным.
– Отродясь не видывал ничего подобного, – покачал головой Корнелий.
– Это ургыз, царская порода, другого такого же я видел у генерал-графа Роттердама, когда тот приезжал из императорского штаба с проверкой.
– И сколько же стоит такой, ваше благородие?
– Пять сотен золотом.
– Пять со-тен?! – Глаза Корнелия расширились, и он сокрушенно покачал головой. – А нельзя его как-нибудь продать, ваше благородие? За пять сотен, понятное дело, не продадим, дело-то по-тихому провести нужно, но за полторы сотни я вам ручаюсь…
– Эх, Корнелий, Корнелий, а еще старый вор! Мы еще денежки не успеем пересчитать, а нам уже горло перережут. Этот конь единственный такой в округе.
– Простите, ваше благородие, позарился.
– Я понял. Давай уводи коняжку, да поторопись, мы здесь и так слишком долго.
– Эх, такие деньги крысам скормим, – вздохнул слуга и поспешил к золотому конику. Отвязал его от столба и повел за ограду, тот шел не противясь.
Когда Корнелий вернулся, настал черед эртадонта. Слуга достал заготовленный кусок веревки, захлестнул одну из лап и, с трудом сдвинув, словно пригоревшее к земле тело чудовища, потащил его вокруг сарая к заброшенному сухому колодцу. Один край колодца был разрушен, и это упростило Корнелию задачу: несколько рывков, и окаменевшая туша рухнула в бездонную яму, грохнув о дно далеко внизу и наполнив черноту колодца серой едкой пылью.
– А его крысы жрать будут?
– Нет, ваше благородие, не будут. Он скоро совсем в камень превратится.
– Откуда ты столько знаешь? – спросил капитан, когда они садились в седла.
– Лучше не вспоминать, ваше благородие. – Глаза Корнелия сделались пустыми.
– Ну и не будем, – согласился фон Крисп. – Поехали.
Ханса капитан решил не убирать, чтобы те, кто будет искать Теллира, нашли хоть какой-то след, который бы увел подозрение в сторону.
58
За два дня без капитана фон Криспа Первая рота заскучала, его учение было трудным, но интересным, а эмоциональные объяснения упражнений позволяли солдатам на время забыть, что они невольники. Лейтенант Горн, поставленный вместо капитана, старательно повторял его слова и как мог муштровал роту, заставляя выполнять одни и те же приемы. Он не мог добавить ничего нового, поскольку ни в одной кампании еще не участвовал.
– Скорей бы наш капитан вернулся, – сказал Спирос вечером, когда они лежали под пологом шатра. Пахло полынью, заморенные ее горьким вкусом блохи отступили, позволяя солдатам спать без мучительных почесываний.
– Тебя порадует приезд капитана, а меня не очень, – негромко заметил Питер.
– А чего так?
– Если он наконец вспомнит, где меня видел, может убить на следующем же занятии. Ты же видел, как это делается.
– Да уж видел, – согласился Спирос. Питер имел в виду жестокую расправу над пьяным Гудьиром.
– А что плохого, если вспомнит, где тебя видел?
– Понимаешь… – Питер придвинулся ближе. – Когда разбойники захватили обоз, в котором я ехал, он был вместе с ними.
– Кто был с ними?
– Ну, капитан был с карсаматами заодно.
– С чего ты взял?
– С того, что я начал его молить помочь мне и высвободить из плена, стал обещать ему… одним словом, все, что угодно.
– А он?
– А он только усмехнулся, и они вместе с самым главным разбойником уехали. Меня же избили карсаматы.
Они помолчали. Было слышно, что многие в шатре уже храпят.
– Плохи твои дела.
– Вот и я о том. Потому он и вызвал меня из строя, чтобы понять, кто же я.
– Может, еще обойдется, ты ведь тогда нежным мальчиком был, сам же говорил – малкуд посещал. А теперь вытянулся, в плечах шире стал, да и лицо, наверное, совсем другое.
– Лишь на это и надеюсь. – Питер вдохнул. – Только напрасны мои надежды, он ко мне все пристальнее присматривается и, чую я, скоро вспомнит.
– А ты это… ты не признавайся.
– Как это? – Питер приподнялся с соломенного тюфяка.
– Прикинься дурачком, мол, извините, господин капитан, сэр, – не припомню. Скажи, что на голову стал слаб после того, как Гудьир тебя палкой огрел, нас же там крепко били, ничего удивительного, что память поотшибало.
– А что… – после продолжительного молчания произнес Питер. – В этом что-то есть. Нас действительно крепко били, и как-то раз мне здорово досталось по голове.
– Вот и я об этом. В любом случае это хоть какая-то отговорка – вдруг поверит?
– Пожалуй, так я и поступлю, если дойдет до опознания.