До вечера роту строили еще дважды: то обещали выдать новые рубахи, то штаны, то иголки с суровой ниткой, но потом все отменялось, и в конце концов сержант Уэйт наорал на солдат и сказал, чтобы «сидели на задницах и никуда не рыпались».
– А что нам остается? – удивился Питер. – Можно подумать, здесь нет ни охранников на валу, ни кавалерии под горой.
– Это он боится, что мы к девкам в Хаски рванем, – со вздохом произнес Крафт и добавил непонятно о ком: – Бедолага.
Лагерь благополучно отужинал, и все улеглись спать, а утром капитан прибыл на гору еще до рассвета и проследил за готовкой завтрака. Поскольку трем ротам предстояла дальняя дорога, к обычной пайке каши выдали по большому куску баранины. Настроение бойцов поднималось на глазах, сытыми они ничего не боялись.
Едва капитан отошел от котла, к нему робко приблизился лекарь и, пряча глаза, сообщил, что все десять солдат интендантского отделения маются кровавым поносом и брать их в дорогу никак нельзя.
– Помрут, господин капитан, сэр.
– Что же за болезнь у них? – усмехнулся фон Крисп. Он шел через лагерь широкими шагами, и тщедушный лекарь едва за ним поспевал.
– Неизвестная болезнь, и неизвестно, как ее лечить.
– Ну, тебе неизвестная, а мне – очень хорошо известная, и я знаю, как ее лечить. У нас на марше будет одна пустая телега – для увечных и больных, вот на нее этих интендантов и положим.
– Так они вам все перепачкают, господин капитан, сэр! – хватался запуганный лекарь за последнюю соломинку.
– Ничего, если сильно пачкать будут, мы им задницы пенькой законопатим. У меня не побалуешь. – Капитан остановился. – Сам-то готов к походу?
– Так точно, господин капитан, сэр!
– Все порошки взял? Нож, пилку?
– Так точно!
– Руки-ноги отрезать приходилось?
– Случалось, – вздохнул лекарь.
Вскоре после завтрака объявили построение, потом повели колонны вниз. С вершины горы открывалась живописная картина, вдалеке в туманной дымке угадывались домики городка Хаски, у основания горы стояли три лагеря – два были прежде, а третий возник только вчера. Дорогу у подножия охраняла сотня пехотинцев, их построили в две шеренги – по обе стороны, чтобы охватить колонну невольников и сразу дать почувствовать строгость. Чуть подальше редкой цепью стояли разукрашенные рейтары на высоких тонконогих бахолтинцах, к седлам двоих рейтар блестящими цепочками были пристегнуты два огромных, черных как смоль пса.
– Это не охотничьи, – заметил конопатый Витас, когда колонна спустилась ниже. – Охотничьи породы я знаю.
– Очень даже охотничьи, – возразил Спирос. – Только охотятся они на людей.
Когда колонна шла меж шеренг пехотинцев и рейтар, все с интересом рассматривали невиданных прежде лошадей. Помимо непривычной стати привлекали внимание шрамы, покрывавшие морды животных. Их наездники выглядели столь же убедительно – все с пышными усами, загорелые и обветренные.
Не останавливая, колонну развернули вокруг горы и повели прямиком на юг, за ней стали пристраиваться телеги. На трех были провиант, вода и фураж для лошадей, на четвертую погрузили самопотравившихся интендантов, а на пятой ехали слуги фон Криспа и Горна, везшие сундуки своих хозяев. У капитана набрались небольшой сундук и дорожная корзина, в то время как лейтенант вез два больших сундука и три корзины.
71
Три дня колонна тянулась под палящим солнцем, и лишь ночь приносила хоть какую-то прохладу.
От жары невольники спасались неким подобием шляп, плетя их из попадавшейся на обочинах высохшей травы. Степной горизонт растекался бурой линией, подрагивая, поднимались миражи – кипарисы, белые башни появлялись на миг, поражая своей четкостью и кажущейся реальностью, а затем исчезали. Голубые озера выглядели вполне достижимыми, иногда над гладью воды появлялись паруса, но стоило подуть с востока горячему ветру – и дивной красоты картины, дрогнув, распадались, оставляя лишь безжизненную степь и пыльную дорогу.
– Стой! Привал! Выдача воды!
Этой команды ждали все: и невольники, и пехотинцы, и бывалые рейтары. Их псы, вывалив длинные красные языки, едва не мели ими дорогу, часто поводя боками. Только запряженным в телеги степным лошадкам все было нипочем, они не нуждались в воде до самого вечера и были рады, если им просто поднесут пучок горькой жесткой полыни.
– Не толкаться! Не то меркой по голове! – ругался сержант Уэйт, замахиваясь на самых непоседливых. Вода в дороге была дорога, потому выдавать ее поручалось не просто вольному, а сержанту.
– Ох и пекло, так мы и до войны не доберемся – в дороге поляжем, – пожаловался Густав. Его лицо покраснело на солнце и никак не хотело принимать загар.
– Следующий!
Питер шагнул с глиняным стаканчиком к сержанту, тот отмерил порцию воды, и Питер опрокинул ее в рот один махом – стаканчик требовалось возвратить быстро, в спешке их взяли всего дюжину на все триста человек. Однако глотать все разом Питер не спешил, Крафт научил его, как растягивать удовольствие, – сначала выпивалась только половина мерки, а вторую половину держали во рту, чтобы пропускать в себя небольшими глотками.