Золотой пленник

Не летали птицы, не ползали змеи и даже муравьи, а накануне у солоноватого ручья их предупредили, что воды не будет целые сутки. Пришлось напиваться впрок. Там же, у ручья, дали по две пригоршни сероватой муки. Питер был голоден и хотел быстро проглотить ее с водой, но Эрик остановил его.

— Так нельзя, — сказал он.

— А как надо? — Питер уже знал, что советами Эрика пренебрегать не следует.

— Для начала нужно собрать сухой травы.

И, отдав на сохранение Питеру завернутую в лопух порцию муки, Эрик быстро собрал пучок сухой осоки. Потом размочил ее в воде и принялся измельчать руками. Еще раз перетерев с водой, разделил траву на две части и одну передал Питеру.

— Разведи свою муку водой, чтобы получилось тесто, а потом все это смешай с травой.

— И что потом?

— Потом это можно съесть.

Питер сделал как велел Эрик и принялся поедать порцию. Еды стало больше, он почувствовал, что наполнил живот.

— Ну и зачем нужно было все перемешивать? Чтобы наесться?

— И это тоже, но сырая мука — тяжелая еда, в дороге может неправильно в брюхе лечь, станет разливать желчь, икота замучает.

— Ты так много знаешь, Эрик. Откуда это?

— Из жизни, мне пришлось через многое пройти, прежде чем я стал наниматься в охранники.

— А кем ты был раньше?

— Наемничал.

— Воевал за деньги?

— Да.

— А кем был до этого?

— Вором.

— Вором? — удивился Питер. — Ты таскал из карманов кошельки?

— Нет, у нас была шайка, и мы грабили тех, кто выезжал из города, подстерегая их в полумиле от крепостной стены. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе.

— Почему же ты пошел в воры? Что на это сказали твои родители?

Эрик грустно улыбнулся.

— Мать я не помню, а отец всегда пил, опускаясь все ниже. Была старшая сестра, но, уехав на заработки, так и не вернулась. Либо совсем сгинула, либо тянет где-то невольничью лямку.

— А что было потом?

— Потом на нас сделали засаду люди тамошнего барона, связали и вывезли в лес, где всех, кроме меня, повесили. Мне дали шанс, поскольку я оказались самым молодым, сказали — вот тебе полчаса, а потом мы с собаками идем по следу, сумеешь оторваться — будешь жить, не сумеешь — повесим рядом с дружками.

— И как же ты?

— Там был большой пруд, я забрался в самую тину и укрылся среди зарослей камыша. Там и просидел три дня, пока меня искали. Когда охотники пытались прочесывать заросли, погружался под воду и дышал через камышинку.

— А чем же ты питался?

— Чаканом.

— Теперь понятно, откуда ты так здорово умеешь его чистить.

— Да уж, наловчился.

— А скажи, Эрик, тебя секли?

— О, много раз!

— А где же?

— На военной службе. Там наказывают за всякую провинность, бичами, розгами, плетью.

— И все это ты испытал на себе?

— Пришлось, приятель. Но и ты неплохо начал.

— Да уж. — Питер пошевелил плечами, и ободранная спина отозвалась жгучей болью.

Питер вспоминал этот разговор, когда они уже плелись по Савойской пустыне. Конвоиры то и дело прикладывались к бурдюкам с водой и обильно потели, давали слизнуть влагу с ладони лошадям, иногда смачивая им головы между ушей, а изнывающим от жажды и жары невольникам оставалось только терпеть.

Очень кстати по дороге попалась одинокая скала, и Теллир разрешил передохнуть в ее тени.

— Хорошо идем, — сказал Эрик, когда они с Питером опустились у прохладной стены.

— Что значит хорошо? — Питер с трудом переводил дыхание, казалось, что язык присох к небу. Панамы, которые невольники соорудили из речных лопухов, высохли и рассыпались, приходилось защищать голову чем попало — многие рвали рубахи.

— Никто не умер, обычно пятая часть остается на дороге, а у нас нет даже больных.

— Это потому, что хозяину деньги нужны и он не велит нас бить, — пояснил кто-то.

— Нас всего-то дюжина, — пробурчал Биркамп. — А была бы сотня, лупили бы почем зря.

16

Когда солнце стало садиться, едва передвигавшие ноги пленники наконец увидели силуэты приземистых построек. Потянуло дымом очагов, лошади конвоиров встрепенулись и пошли бодрее, однако успеть к окраине Датцуна засветло не получилось, солнце село, и спустилась темнота. Тем не менее ехавший первым Теллир уверенно держал курс на огоньки масляных светильников.

— Дошли, хвала небу, — произнес кто-то.

— Эй вы, собаки-шакалы! Встать плотнее, знаешь! Если кто побежит — остальным головы срубим, знаешь! — пригрозил конвоир, однако никто сбегать в ночи не решался, ведь вокруг все еще была пустыня.

Появилось эхо от стука копыт — невольников гнали по узкой улице, ограниченной с обеих сторон высокими глинобитными заборами. Теллир остановился, слез с лошади и, подойдя к воротам, несколько раз ударил по ним кулаком.

Вначале никакого ответа не последовало, но затем послышались шаркающие шаги, ворота со скрипом отворились, и в проеме заплясал слабый огонек светильника. Теллир обменялся с незнакомцем несколькими фразами, ворота распахнулись шире, и предводитель первым вошел во двор, ведя в поводу лошадь.

— Пошли! Пошли скорее, собака-шакал! — стали кричать конвоиры, тыкая пленников в спины. Спотыкаясь в темноте, они вошли во двор, человек со светильником открыл дверь в сарай, куда и загнали невольников.