Золотой рубин. Хрустальная ваза

Генерал, конечно, подсмеивался над Шульцем, а тому было не до шуток. Шульц все принимал за чистую монету, тем более что по лицу генерала никак нельзя было понять, что все это он говорит потехи ради.

- Зачем я ехаль сюда? - повторял Шульц в который уже раз.

В Любохне, третьем по величине владении Мальцева - второе было Людиново, - переменили лошадей, впрягли новую тройку, и генеральская карета снова помчалась в ночи.

И опять по обе стороны лес и лес. Свежие кони неслись словно вихрь, - генерал любил быструю езду. Наконец замелькали огоньки Дятькова; тройка понеслась по улицам села.

Вот и фабрика, она работает и ночью; вот и поворот на главную липовую аллею; вот и дворец генерала.

Дворец генерала был обычный дворянский особняк, каких в то время было немало на Руси: большой двухэтажный дом с бельведером и зимним садом, с колоннами и крыла-ми из флигелей. Дом был из тесаного дуба, обшитый тесом и выкрашенный в серо-голубой цвет, крылья флигеля - каменные.

Дворец сиял огнями - хозяина ждали.

Кучер лихо подал тройку к главному подъезду дворца, у которого уже толпилась челядь. Швейцар с низким поклоном открыл дверцу кареты:

- С приездом, ваше превосходительство!

Мальцев начал выбираться из кареты, швейцар ему помогал. А Шульц сидел неподвижно. Он, утомленный дорогой и измученный страхами, заснул наконец перед самым Дятьковом. Мальцев только теперь углядел, что его спутник спит.

Он начал расталкивать немца:

- Эй, ты! Гендрик! Встайай, брат, вставай, приехали, потом выспишься.

Шульц очнулся. И сначала никак не смог уразуметь, что с ним и где он.

- Ну вылезай же, вылезай, чего упираешься! - усмехается Мальцев. - На место приехали, в хижину мою дятьковскую.

- Хижин? Вас ист дас «хижин»?

- Ну хаус по-вашему, какой же ты бестолковый! Скорей идем! Сейчас мы с тобой с дорожки сначала умоемся - и за стол. Поужинаем чем бог послал, по рюмашечке-другой пропустим. Водочка у меня своя, и знатная!

- Вас ист дас «водочка»?

- А потом увидишь, что это такое. Уж не сравнить с вашим шнапсом! Как хватишь стакашечку, так у тебя и глаза на лоб, - отвечает ему Мальцев.

- А! Шнапс? Гут! - оживился Шульц, и сон его мигом прошел. Он поспешно начал вылезать из кареты, таща свои чемоданы.

- Да оставь ты их в покое, без тебя тут все уберут и поставят куда следует. Пошли, пошли!

И только генерал, а за ним и Шульц перешагнули порог огромного вестибюля, как грянул хор певчих, приветствуя своего повелителя специальным для такого случая песнопением.

Мальцев был большой любитель хорового пения, особенно церковного. У него в главных церквах его - Дятьковской, Аюдиновской и Любохонской - были прекрасные хоры. Помимо этого, у него был хор и при дворце, в котором певчие совершенствовались под наблюдением самого генерала. Из этого хора потом выходили конторщики, счетоводы, заведующие магазинами. А иные певчие и более высокие должности занимали, лишь бы их голоса понравились хозяину. Ну конечно, при этом полагалось, чтоб и голова у певуна была не пустая.

Генерал здоровается с челядью. Одни только издали низко ему кланяются, ближе подходить им не положено, другие к ручке подходят, а некоторым генерал сам руку подает - это тем, кто у него в больших чинах: управляющим, бухгалтерам, заведующим разными отделами. Первый, кому генерал подает руку, был главный управляющий всеми заводами, купец первой гильдии Сиротин. Конечно, Сиротин, несмотря на свою первую гильдию, в фабричных и заводских делах мало что понимает, но зато в торговом деле он, как говорится, собаку съел. В купле-продаже, в налаживании сбыта это такой дока, равного которому, пожалуй, во всей матушке-России не найти. Вот за этот-то талант и платит ему генерал баснословное жалованье - тридцать тысяч в год. Ведь для фабриканта, особенно такого, как Мальцев, нет худшей беды, чем залеживание продукции: сразу наступает затор во всех делах.

Поздоровавшись со всеми, генерал проходит в туалетную принять с дороги ванну, освежиться и переодеться. А Шульца ведут в умывальную, которой пользуется вся челядь.

Потом генерал снова выходит к приближенным своим и шествует с ними в столовую. За стол садятся самые избранные. Шульца также приглашают откушать хлеба-соли за столом хозяина. Как же, все-таки он пока есть гость, да к тому же иностранец, заграничный человек! Пусть потом, когда вернется в свой фатерланд, не говорит, что у генерала его встретили кое-как.

Когда Шульц вошел в генеральскую столовую, когда он глянул на убранный стол, он забыл про все страхи свои. Такого стола Шульц в жизни не видывал.

Стол сверкал хрусталем, ломился от пития и яств. И каких яств! На столе стояли вазы даже со свежими фруктами: персиками и земляникой, апельсинами и грушами, не говоря уж о яблоках разных сортов.

И это в зимнее-то время, когда на дворе такой мороз!

Шульцу показалось, что все это он видит во сне.