Золотой шар

Вдруг по душу генерала приехали прокурорские в больших чинах. Взяли его под белые ручки и повезли в черниговские леса. Вначале генерал Лаптев обрадовался: наконец-то все позади, и лишний раз старался не смотреть на себя в зеркало, дабы не расстраиваться. А вдруг все само собой пройдет?

Потом понял, что за него взялись всерьез и надолго, и приуныл. Напрасно он уверял прокурорских в том, что сам президент определил его дальнейшую карьеру, напрасно доказывал, что все произошедшее имеет силу непреодолимых обстоятельств. Напрасно он вообще разговаривал с комиссией – судьба его была предрешена. Ему вменили в вину смерть восьмидесяти четырех солдат, двух лейтенантов и трех прапорщиков. А еще приведение в полную негодность дивизиона ракет малой дальности типа «точка» и только что возведенной столовой. Никто не верил в то, что капитан Чепухалин сошел с ума и учудил такой разгром. «Видно, в МО решили свести со мной счеты», – думал генерал, но ошибался. И очень глубоко.

Пока его мытарили, он совсем забыл о своем лице, даже брился, закрыв глаза. А когда открывал, то готов был кричать от ужаса. Лица как такового уже не было. Глаза, обычно горячие и нервные, так нравящиеся женщинам, словно погрузились на дно черной лужи, рот поблек и стал похожим на бескровный рот старика, уши вообще куда-то делись и обнаруживались только на ощупь, а нос сделался «гоголевским», словно его и не было. С горя в поисках исторической информации генерал Лаптев раз десять перечитал соответствующую повесть «Нос» и отчасти нашел некоторое сходство в обстоятельствах, что мало ему помогло. Его по-прежнему таскали на допросы и следственные эксперименты. Шили дело. Но видно, что-то в военной прокуратуре не срослось, потому что однажды ему шепотом предложили: или идешь под суд с обвинительным приговором лет на десять, или едешь в такую тьмутаракань, о которой даже он, боевой генерал, не мог думать без содрогания.

Генерал подумал, подумал и согласился на второй вариант, вовремя сообразив, что тот гарнизон, куда его направляют, просто нет желающих возглавить.

Строгая врачебная комиссия не нашла никаких отклонений в его здоровье. Когда же он задавал вопрос относительно своего лица, ему уклончиво отвечали насчет нервного стресса и депигментации. Впрочем, одно успокаивало: на севере все такие бледные. «Ну, буду самым бледным из бледных», – утешал себя Лаптев.

Уже в вертолете, когда они летели над бескрайними сопками, у него произошло обострение. Летчик, который вышел из кабины, чтобы узнать, какие будут распоряжения, едва не выбросился за борт без парашюта – у генерала Лаптева окончательно пропало лицо.

Экипаж оказался опытным и лечился исключительно «ликером шасси», но все же заболел, правда, не через неделю, как генерал Лаптев, а через две. Диагноз врачей был неутешительным – мутация на фоне беспробудного пьянства.

* * *

Ген остался. Он подошел к Калите и сказал виновато:

– Слушай, извини… Так получилось, что я… ну… в общем… снял… редкий кадр… Эту «дзётай» надо изловить и описать! Это величайшее научное событие!

– Да я еще вчера все понял, – сказал Калита. – А как же «шар желаний»? Глобула?

Спорить было бесполезно. По натуре Ген, как и все ученые, был упорным до фанатизма, его даже не интересовали женщины, кроме, разумеется, приятельницы Рахиль Яковлевны Нищеты. Но это была скорее дружба, чем любовь, дружба, скрепленная общими интересами, а не чувствами.

– Еще неизвестно, существует этот «шар» или нет. Глобула – вообще, выдумка коллеги Яблочникова. Наличие ее никто не доказал. А «дзётай» – реальное открытие. Рядом, близко, его можно пощупать руками.

– Если удастся, – высказал сомнение Калита и подумал о том, что Ген хороший теоретик, но никудышный практик.

– Да брось ты. Все будет нормально, – храбрился Ген, а у самого на душе кошки скребли.

Боялся он, как перед дальней дорогой. А еще сомневался, найдет ли тот переулок. Хотелось почему-то долго плевать через левое плечо, чтобы не сглазить удачу.

– Ну, а потом что? – спросил Калита. – Выберешься?

– Выберусь! – пообещал Александр Ген. – Найду эту «дзётай» и выберусь.

– А Глобула?

– Глобулу сам найдешь. Они обнялись.

– Ну, не поминай лихом, – сказал Ген.

– А ты будь осторожен. Без фанатизма. Мало ли что. Не суйся куда не надо. И вообще…

На рассвете они ушли. Солнце катилось на восток. Оно непривычно грело не левый, а правый бок. Несколько раз Калита ловил себя на том, что ему по привычке хочется повернуть в другую сторону, чтобы солнце светило слева.

Идти утром по холодку было легко. Они специально встали в три часа. Улица за улицей, перекресток за перекрестком. Порой мертвый город походил на китайские кварталы, порой разбегался бульварами так широко, что, казалось, они попали в мертвый лес. «Гемусы» попадались все реже и реже. Среди них Калита заметил несколько красных особей и пожалел, что с ними нет Гена. «Вот было бы радости», – с усмешкой подумал он. Поначалу «гемусы» еще сидели на крышах и хлопали своими яркими крыльями, а потом вдруг исчезли, словно не в силах были пересечь невидимую границу. В пять Венгловский сказал: