Золотой шар

Костя засунул одни кусок в рот и стал цедить горячий чай, вполуха слушая байки старшины. Чего мне пугаться? — думал он. Я попал наводчиком на бронеплощадку, мне и карты в руки. Обязательно подвиг совершу. Рафинад во рту быстро сделался дырчатым, а сладкий горячий чай волнами вливался в желудок. Хорошо, расслабился Костя, посасывая рафинад. Только вот на Реда Бараско жалко смотреть. Глаза на мокром месте. Пропадет ведь ни за что ни про что, и все из-за одного неправильно сказанного слова. Но, видно, старшина прав. Судьба-а-а! Судьба! А я еще какого-нибудь америкоса собью. Костя уже увидел себя за прицелом артиллерийского орудия небывалого калибра. Такого калибра, перед которым все ссут кипятком от страха. Стрельба снарядами небывалого калибра представилась ему что-то вроде стрельбы из автомата — очередями. И бронепоезд с поэтическим названием «Смерть врагам СВ!!!» ему уже нравился. И экипаж славный, и командир-отец в обиду не даст. Не служба, а малина! Дослужусь до майора. На большее у него воображения не хватало. Все будут мне честь отдавать, даже капитаны. А на работу больше не явлюсь, ну ее к черту, неинтересно.

Бараско к своей кружке даже не притронулся. Он смотрел на нее, как на жабу, и, покачиваясь, твердил:

— Я хочу в Зону! Я хочу в Зону! Скажи, что это сон. Ведь это сон? Правда? Ущипни меня! — просил он Костю.

Хотел Костя сказать ему, что это не сон, а самая что ни на есть явь, что такова судьба, что так легли карты, что Боги неудачно кинули кости, что еще, кажется, Эйнштейн об этом твердил всему белому свету, но не успел. Дверь в каптерку распахнулась, и в проеме возникли две совершенно одинаковые физиономии: только одна улыбающаяся, во флотской бескозырке, а вторая хмурая — в фуражке с малиновым околышем. Первая, судя по всему, принадлежала мичману — балагуру и весельчаку, вторая — сержанту, мрачному и угрюмому, который давно уже поставил перед собой цель извести всех преступников на земном шаре, но не продвинулся дальше гарнизонной тюрьмы. Однако оба они тоже были какие-то странные, словно таблеток наглотались. А еще чуть-чуть плосковатыми, словно долго, как куклы, лежали в коробках, а потом очнулись и стали ходить и выполнять приказы генерал-майора Чичвакина.

— Эй, кто из вас Бараско?! — грозно спросил сержант, для пущей важности сдвинув кустистые брови.

— Я! — неожиданно даже для самого себя ответил Костя и встал. — Я Бараско!

Краем глаза он заметил изумленное лицо Реда. И загораживая его, быстро и громкого повторил:

— Я Ред Бараско!

— Ты-то мне и нужен. Выходи, касатик!

Костя сложил руки за спиной, сгорбился и, как бывалый арестант, поплелся из каптерки.

— Стой! — скомандовал сержант, когда Костя очутился в коридоре. — Мордой к стене и молчи!

— А ты, стало быть, мой? — осведомился мичман, глядя на Бараско. Только он, напротив, свои кустистые брови не хмурил, как сержант, а улыбался, как ясное солнышко. — Ну идем, парень, чего стесняешься? Сейчас на бронеплощадку отбудем. Дадим тебе бескозырку, тельняшку, потому как мы все со флота. Призваны для укрепления, так сказать, вашего брата — пехоты. А то вы без нас никак не справляетесь с Зоной и сталкерами. Подожди трошечки, вот только с корешем побалакаю.

Из каптерки появился Бараско — зеленый, как покойник. Костя специально отвернулся, чтобы не терзать ему душу.

— Сегодня у нас на обед квадратные яйца. Ел когда-нибудь? — спросил мичман.

— Не-е-е-т, — выдавил Бараско.

— Правильно! — засмеялся мичман. — Откуда тебе, салаге, знать, что такое квадратные яйца? Квадратные яйца только морякам выдают.

— Это точно, — серьезно подтвердил сержант. — По два на брата. Меняют, так сказать, на непромокаемые. Ха-ха-ха! По мне так лучше макароны с мусором.

Они закурили и чуть отвернулись, как бы уединились.

— Говорят, у тебя к сулейману подход есть?..

— Ну, есть. А что ты хочешь?..

Сержант что-то забубнил мичману в ухо.

— А я что буду иметь?..

— Ну а я тебе… — сержант снова наклонился к мичману. — Бу-бу-бу…

— Бежать надо… — вдруг услышал Костя.

— Не могу, — прошептал он, покосившись на Бараско. — Сил нет…

— Бежим, иначе будет поздно. Сейчас они затянутся, и бежим.

Сержант с мичманом действительно затянулись и окутались клубами сизого дыма. Костя стоял, уткнувшись лбом в холодную, подрагивающую стену вагона, и не мог шевельнуться. Не то чтобы он испугался, просто силы кончились. Сердце билось где-то в горле, а желудок сводило спазмой. Умру, подумал он, безмерно жалея себя. Упаду и умру. И ведь никто не узнает. Кинут меня в кусты собакам на обед. И пропал я, пропал.

Сержант с мичманом снова затянулись и снова окутались клубами сизого дыма. Они перешли на флотский юмор и травили анекдоты.

Бараско понял, что с Костей творится неладное, крикнул:

— Бежим! — и толкнул его что есть силы в спину.

Только после этого Костя словно очнулся и сделал первые два неуверенных шага. Ноги, как во сне, были ватными, тяжелыми, как пудовые гири, и не гнулись.