Золотой сокол

Посматривая издали на ненавистный пучок заломанных колосьев, радегощцы перебирали были и небылицы о злых ворожеях, портивших посевы когда-то раньше. Особенно много говорили о волхидах. Называть их не решались и вместо того говорили просто «эти», выразительно кивая в сторону березняка, за которым лежало страшное Волхидино болото.

— Наши-то, кто ночью был, говорили, будто белого кого-то видели! — шепотом рассказывала одна из женщин, Зогзица, та самая, у которой украли золу из печки. — Так и ходит, так и ходит у края поля, а ближе подойти боится, потому что огонь! Медведь не медведь, бык не бык, не разберешь его!

Когда стемнело, у края полей снова затеплились костерки. Елага обошла все посевы, распевая заговор на огонь, отгоняющий нечисть. Из оружия остающиеся на ночь сторожа припасли свежевырубленные осиновые колья и, сжимая их, зорко вглядывались в темнеющую опушку.

Горденя тоже вышел в дозор во главе целой ватаги братьев — их у него было двое, оба младше, — и приятелей со своей улицы. Соседская ватага под предводительством гончара Будени, та самая, против которой Горденины товарищи выходили биться стенкой в прошлый торговый день, сторожили соседнее поле, овсяное. Крайние перекликались и пересвистывались.

— Что, не забоитесь ночью-то? — задорно кричали от Будениных костров. — А ну как придет какое чудоюдо и съест вас!

— Да уж не боязливее вас будем! — отвечал Горденя. — Сами-то смотрите, как бы вам не забояться!

— А ну давай их попугаем! — подбивал старшего брата Слетыш, пятнадцатилетний, младший, Крепенев сын. — Давай я у матери белую скатерть стяну, да накроюсь, да подползу к тому костру! Там вон Красавкины два парня сидят — тотчас со страху портки намочат! Посмеемся!

— Да ну, перестань! — унимал его средний, рассудительный семнадцатилетний парень по имени Смирена. — А ну как не забоятся и осиновым колом тебе между глаз! Вот тут и посмеешься!

Вот в лесу я видел чудо,
Чудо грелось возле пня...

— затянул было неугомонный Слетыш, но получил вразумляющий братский подзатыльник и, наконец, умолк.

В месяц купалич вечерняя заря почти встречается с утренней, но между ними пролегает хотя и не долгая, однако очень темная и глухая пора. Горденя, с осиновым колом на плече, обходил все костры, проверяя, не спят ли сторожа. Из близкого леса веяло прохладой, и парни жались к кострам, радуясь, что предусмотрительный Крепень еще днем заставил их натаскать побольше дров.

Во лесу береза
Зелена стояла,
Зелена стояла,
Прутиком махала.
На той на березе
Бела вила сидела,
Вила сидела,
Рубахи просила:
«Девки, молодухи,
Дайте мне рубаху,
Хоть худым-худеньку,
Да белым-беленьку!»

— пел Слетыш, помахивая над костром тонким березовым прутиком.

— Надо же, какую песню выбрал! — по привычке унимал брата благоразумный Смирена. — На ночь глядя, да про вилу! Этой весной не будет им рубах, на себя ведь надеть нечего! Не пой, беду накличешь.

— Веселую какую-нибудь! — крикнул от другого костра Горденя. — Жаль, девок нет — хоровод бы завели!

Слетыш тут же вскочил и громко запел, подбоченясь и притоптывая, словно и впрямь плясал в хороводе:

Мы в поле были,
Венки развили,
Венки развили,
В жито глядели.
Зароди, Макошь,
Жито густое,
Жито густое,
Колосистое!
Велес-Отец
По межам ходит,
По межам ходит,
Житушко родит!

И вдруг откуда-то со стороны послышался женский голос, певший ту же песню, словно и правда вдруг поблизости завертелся хоровод:

Toe житушко
Да на пивушко,
Дочек отдавать,
Сынов женить,
Сынов женить.
Да пиво варить!

Все обернулись на голос, но в темноте ничего не было видно.

— Кто там? — с недоумением крикнул Горденя. — Девки! Вы откуда?

Мой веночек потонул,
Меня милый вспомянул:
«О свет, моя ласковая!
О свет, моя приветливая!»

— словно заигрывая, уже другой песней отозвался одинокий женский голос совсем близко, но никого не было видно. Голос шел из самой чащи, и его игривая веселость навевала жуть.

Парни повскакали с мест. Горденя вскинул осиновый кол и выставил перед собой. Большие березы у самой опушки поматывали густыми ветвями, и казалось, что поет одна из них.

— Кто... кто там? — вызывающе крикнул Горденя, стараясь не показать, как ему жутко. Здоровенный парень без страха выходил на медведя, но от этого одинокого голоса из темной чащи бросало в дрожь. — Что за лешачья сила? Гром тебя разбей!