Золотой Стряпчий

— Приветствую, уважаемые! — широко оскалился я, помахав лапой. — Я просил вас прибыть сюда по причине того, что я — поверенный, — начал я свою речь.

11. Поверенный по-зимандски

— Мой доверитель служит в Благородном Собрании и столкнулся с тем, что один из его участников позорит имя владетеля. Мало того, уважаемые: этот «владетель», — выделил я голосом кавычки, — пользуется услугами служек собрания, не платя за это. Видно почитает их за своих людишек, от великого ума.

Гул мои слова вызвали немалый, выкрики с мест, стук молотком по кафедре. Но стук не помогал, и я стал свидетелем довольно занятного «призвания к порядку»: Вервич издал очень высокий, дребезжащий и противный мяв. Если бы не «закалка бэтманами» — мне, стоящему неподалёку от кафедры, могло бы быть совсем кисло, но Потап, впечатлённый воплями рукокрылых, подшаманил что-то с телом.

— Тихо, уважаемые! — перестав невыносимо верещать, выдал Вервич. — Михайло Потапыч, ваши слова вызвали объяснимое волнение. Но коли есть такой, позорящий имя владетеля негодяй среди нас — назовите его! И мне, да и уважаемым, непонятно: коли воспользовался владетель гостеприимством собрания, да не заплатил, то дело это слуг. Поверенный-то тут причём? — под одобрительный и негромкий (видимо выслушивать кошачий концерт второй раз ни у кого не было никакого желания) озвучил глава.

— Начну с конца, уважаемые, уважаемый председатель. Создав Благородное Собрание, вы поступили мудро, как и сделав собрание независимым от сиюминутных интересов. Но тут же кроется и уязвимость для нечистых на руку негодяев…

Ну и стал описывать ситуацию с управляющим и клятвами. Кстати, довольно забавно, что масса морд и рож владеющей общественности лупала глазами и щёлкала пастью. То есть внутренней структуры Собрания не знали и не интересовались, думая, что круасаны растут на специальном круасановом дереве, а девки — на девичьем. Даже послышалось несколько выкриков, на тему «умаления чести» и «как-так: людишки всем управляют без пригляда?!!» Правда, последних крикунов довольно оперативно угомонили, предложив разносить пожрать-выпить и обслуживать половые нужды окружающих и в целом заниматься Собранием самолично. Новизну предложения попранные благородством оценили, но брать на себя ответственность почему-то не стали.

— Это так, Кацл? — обратился глава к стоящему в уголке и притворяющемуся сферической ветошью (ума не приложу, как это возможно, но у Кацла получалось, талант). — Вопрошаю тебя от имени всех владеющих города Золотого, — совершенно не лишне добавил Вервич, выводя управляющего из-под божественных откатов.

Толстяк на это коротко кивнул, после чего опять притворился сферической ветошью. Я, конечно, мог рвать на себе рубаху и орать «вы что, мне не верите⁈» и возмущаться проверке, но в рамках обсуждаемого вопроса это было довольно идиотично. Не говоря о том, что даже в известных по описаниям (велось ли протоколирование собраний или нет, я не знал раньше, а сейчас убедился своими глазами, что нет) разбирательств владеющие неоднократно изволили врать, юлить и вещать лапшу на уши окружающим.

— Надо бы с клятвами обмозговать, — протянул глава под кивки отдельных, особо престарелых и, несомненно, со страшной силой уважаемых владетелей. — Как-то и в голову не приходило такое, — признал он под одобрительный гул.

Бран, тем временем, перестал сидеть с вальяжно-расслабленным видом, а стал зыркать на Кацла, меня, главу не слишком восторженными зырками. И стал потихоньку подниматься, несомненно, рассчитывая срулить в кусты.

— Имя же негодяя, ограбившего управителя, — повысил я голос, тыча обвинительным перстом в спину намылившегося срулить гопника. — Бран Торкосборс!

Народ опять заорал, Бран заозирался, ощерился на меня, став принимать форму териантропа: несомненно, от злостности, преступных наклонностей и зависти к моим многочисленным достоинствам. Ну и верещать, причём так, что переверещал общий гул:

— Ложь и напраслина! Пустословный оговор! Задержался с оплатой ненадолго, а жирный Кацл и его наймит уже пред всем собрание ославить норовят! — верещал он.

В общем-то, довольно логичная позиция для его положения. Хамит, правда, быдло неприличное, ну и позиция хоть и логичная, но шаткая.

— И два месяца, когда Кацл тебе каждую седмицу напоминал о долге, ты забывал⁈ — состроив саркастичный мордас крикнул я. — Что ты, Торкосборс, не нищий — всем известно. Да и были бы у тебя затруднения с деньгами, — на что народ загудел, и послышались смешки — богатство «золотых росомах» было чуть ли не нарицательным, — так попросил бы у уважаемых владеющих в долг: не отказали бы. Но проблем у тебя нет, а значит, просто глумился бесчестно над верным слугой собрания, в чём твои смешки и ухмылки на просьбы оплатить тебя уличают!

— Ло-о-ожь! Напраслина!! Оговор!!! — бесновался Бран, на что я с любимым «ну, что ты ещё мне расскажешь?» видом кивал. — Поединок, подлый видом! — наконец рявкнул он.

— От татя подлого слышу, — отмахнулся я. — Пусть будет.