Золотой теленок

Бомзе в последний раз понюхал свою ежедневную котлетку, проглотил ее и, отряхнув крошки, пошел знакомиться с гостем.

В течение недели инженер Заузе, руководимый любезным Адольфом Николаевичем, успел осмотреть три музея, побывать на балете "Спящая красавица" и просидеть часов десять на торжественном заседании, устроенном в его честь. После заседания состоялась неофициальная часть, во время которой избранные геркулесовцы очень веселились, потрясали лафитничками, севастопольскими стопками и, обращаясь к Заузе, кричали: "Пей до дна! "

"Дорогая Тили, - писал инженер своей невесте в Аахен, -вот уже десять дней я живу в Черноморске, но к работе в концерне "Геркулес" еще не приступил. Боюсь, что эти дни у меня вычтут из договорных сумм".

Однако пятнадцатого числа артельщик-плательщик вручил Заузе полумесячное жалованье.

-- Не кажется ли вам, -- сказал Генрих своему новому другу Бомзе, -- что мне заплатили деньги зря? Я не выполняю никакой работы.

-- Оставьте, коллега, эти мрачные мысли! - вскричал Адольф Николаевич. - Впрочем, если хотите, можно поставить вам специальный стол в моем кабинете.

После этого Заузе писал письмо невесте, сидя за специальным собственным столом:

"Милая крошка. Я живу странной и необыкновенной жизнью. Я ровно ничего не делаю, но получаю деньги пунктуально, в договорные сроки. Все это меня удивляет. Расскажи об этом нашему другу, доктору Бернгарду Гернгроссу. Это покажется ему интересным".

Приехавший из Москвы Полыхаев, узнав, что у Заузе уже есть стол, обрадовался.

-- Ну, вот и прекрасно! - сказал он. - Пусть Скумбриевич введет немца в курс дела.

Но Скумбриевич, со всем своим пылом отдавшийся организации мощного кружка гармонистов-баянистов, сбросил немца Адольфу Николаевичу. Бомзе это не понравилось. Немец мешал ему закусывать и вообще лез не в свои дела, и Бомзе сдал его в эксплуатационный отдел. Но так как этот отдел в то время перестраивал свою работу, что заключалось в бесконечном перетаскивании столов с места на место, то Генриха Марию сплавили в финсчетный зал. Здесь Арников, Дрейфус, Сахарков, Корейко и Борисохлебский, не владевшие немецким языком, решили, что Заузе-иностранный турист из Аргентины, и по целым дням объясняли ему геркулесовскую систему бухгалтерии. При этом они пользовались азбукой для глухонемых.

Через месяц очень взволнованный Заузе поймал Скумбриевича в буфете и принялся кричать:

-- Я не желаю получать деньги даром! Дайте мне работу! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться вашему патрону!

Конец речи иностранного специалиста не понравился Скумбриевичу. Он вызвал к себе Бомзе.

-- Что с немцем? - спросил он. - Чего он бесится?

-- Знаете что, -- сказал Бомзе, -- по-моему, он просто склочник. Ей-богу. Сидит человек за столом, ни черта не делает, получает тьму денег и еще жалуется.

-- Вот действительно склочная натура, - заметил Скумбриевич, - даром что немец. - К нему надо применить репрессии. Я как-нибудь скажу Полыхаеву. Тот его живо в бутылку загонит.

Однако Генрих Мария решил пробиться к Полыхаеву сам. Но ввиду того, что начальник "Геркулеса" был видным представителем работников, которые "минуту тому назад вышли" или "только что здесь были", попытка эта привела только к сидению на деревянном диване и взрыву, жертвами которого стали невинные дети лейтенанта Шмидта.

-- Бюрократизмус! -- кричал немец, в ажитации переходя на трудный русский язык.

Остап молча взял европейского гостя за руку, подвел его к висевшему на стене ящику для жалоб и сказал, как глухому:

-- Сюда! Понимаете? В ящик. Шрайбен, шриб, гешрибен. Писать. Понимаете? Я пишу, ты пишешь, он пишет, она, оно пишет. Понимаете? Мы, вы, они, оне пишут жалобы и кладут в сей ящик. Класть} Глагол класть. Мы, вы, они, оне кладут жалобы... И никто их не вынимает. Вынимать! Я не вынимаю, ты не вынимаешь...

Но тут великий комбинатор увидел в конце коридора широкие бедра Скумбриевича и, не докончив урока грамматики, побежал за неуловимым общественником.

-- Держись, Германия! -- поощрительно крикнул немцу Балаганов, устремляясь за командором.

Но, к величайшей досаде Остапа, Скумбриевич снова исчез, словно бы вдруг дематериализовался.

-- Это уже мистика, - сказал Бендер, вертя головой, только что был человек-и нет его.

Молочные братья в отчаянии принялись открывать все двери подряд. Но уже из третьей комнаты Балаганов выскочил, как из проруби. Лицо его невралгически скосилось на сторону.

-- Ва-ва, - сказал уполномоченный по копытам, прислоняясь к стене, -- ва-ва-ва.

-- Что с вами, дитя мое? -- спросил Бендер. - Вас кто-нибудь обидел?

-- Там, -- пробормотал Балаганов, протягивая дрожащую руку.

Остап открыл дверь и увидел черный гроб. Гроб покоился посреди комнаты на канцелярском столе с тумбами. Остап снял свою капитанскую фуражку и на носках подошел к гробу. Балаганов с боязнью следил за его действиями. Через минуту Остап поманил Балаганова и показал ему большую белую надпись, выведенную на гробовых откосах.

-- Видите, Шура, что здесь написано? -- сказал он. -"Смерть бюрократизму! " Теперь вы успокоились?