Золотой теленок

В черновом «Великом комбинаторе» никакого Черноморска не было, а сразу была Одесса. В «Золотом теленке» Черноморск и Одесса, казалось бы, разведены: в первой же «черноморской» главе упомянуты «брюки из клетчатой материи, известной под названием “Столетье Одессы”». Да и в «Двенадцати стульях» Бендер – по косвенным данным, сам уроженец Одессы[30] – сообщает, что всю контрабанду делают именно там, а ни в каком не Черноморске. Но, конечно, черты Одессы в Черноморске угадываются безошибочно: это и большой порт, и «бронзовая фигура екатерининского вельможи» – памятник Дерибасу[31], и бульвары с акациями. Подтверждают эту версию и мечты «пикейных жилетов» о присвоении Черноморску статуса вольного города, как «лет сто тому назад» (имеется в виду статус порто-франко, которым действительно обладала Одесса в XIX веке), и жалобы старика Фунта, который припоминает закрывшиеся общества взаимного кредита, действительно существовавшие в Одессе. Узнаваемый колорит, специфический юмор (с его «подчеркнуто еврейским речевым фоном»[32]) – все это, помимо прочего, вписывает «Золотого теленка» в традицию одесской прозаической школы (существование которой, впрочем, небесспорно) и вновь связывает Остапа Бендера с не чужим ему миром одесского криминала, воспетого Бабелем.

Потемкинская лестница в Одессе. Фотография Бренсона Деку. 1931 год[33]

ЗАЧЕМ НУЖНА ИСТОРИЯ ПРО ВАСИСУАЛИЯ ЛОХАНКИНА И «ВОРОНЬЮ СЛОБОДКУ»?

Васисуалий Лоханкин, обитатель жуткой коммунальной клоаки под названием «Воронья слободка», – самый известный из эпизодических персонажей «Золотого теленка». И за него авторам больше всего досталось от позднейших критиков. В Лоханкине увидели безобразную карикатуру на «интеллигента дореволюционной формации»[34]. Надежда Мандельштам писала в своих «Воспоминаниях»[35]:

«Хилым» и «мягкотелым» не нашлось места среди тридцатилетних сторонников «нового». Первоочередная задача состояла в том, чтобы подвергнуть их осмеянию в литературе. За эту задачу взялись Ильф с Петровым и поселили «мягкотелых» в «Вороньей слободке». Время стерло специфику этих литературных персонажей, и никому сейчас не придет в голову, что унылый идиот, который пристает к бросившей его жене, должен был типизировать основные черты интеллигента. Читатель шестидесятых годов, читая бессмертное произведение двух молодых дикарей, совершенно не сознает, куда направлена их сатира и над кем они издеваются.

С этими обвинениями были солидарны другие авторы и исследователи: Варлам Шаламов (вообще считавший, что Ильф и Петров поэтизируют ненавистную ему уголовщину), Олег Михайлов, Мариэтта Чудакова, Вячеслав Вс. Иванов, Аркадий Белинков. Последний в своей книге о Юрии Олеше счел, что Лоханкин – это ответ гнусному и псевдоинтеллигентному Кавалерову из «Зависти», только если Олеша развенчивал интеллигента неохотно, то Ильф и Петров – «охотно и радостно»[36].

Однако были голоса и в защиту Ильфа и Петрова. Филолог Яков Лурье, опубликовавший книгу об Ильфе и Петрове под псевдонимом Авель Курдюмов, отмечает, что весь образ Лоханкина – карикатура не на интеллигенцию, а на тех, кто пытается себя к ней причислить – не обладая ни умом, ни образованием, ни совестью: «Права носить звание интеллигента у него не больше, чем у Ипполита Матвеевича Воробьянинова – считаться гигантом мысли, отцом русской демократии и особой, приближенной к императору»[37]. О том же пишет Юрий Щеглов[38]: