Золотой топор

— Этот осадок, сударь, лучше всякого камня, все равно, что мрамор! Но это второстепенно, а главное в этом деле, как и во всем — это выбрать модель, иметь идею, вкус. И у меня есть эта идея, идея артиста, гениальная идея! Они меня считали простым рабочим, бездарностью, а вот я им покажу! Весь мир узнает со временем, какой великий гений скрывается здесь, в глубине Оверни, у волшебных вод Мали- рока!..

Он ораторствовал, с ожесточением размахивая руками. Я угадывал в его словах крайне раздраженное тщеславие, невыносимую злобу на то, что, вместо того чтобы творить самому, он долгое время принужден был только обтесывать вчерне глыбы мрамора для своих знаменитых патронов. Не имея таланта, он, очевидно, мнил себя артистом, и вот вся желчь неудачника при помощи алкоголя вылилась наконец в безумие. Он затрагивал вопросы эстетики, смысла которых даже не понимал. Подняв глаза к небу и махая руками, он болтал вздор об искусстве, вечной красоте, повторяя:

— Зачем подражать природе, которая неподражаема? Не представляется ли она везде и сама по себе во всем; в растениях, животных, во всех своих бесчисленных творениях?

Достаточно ее схватить в ее проявлениях, закрепить их, увековечить, обессмертить во всей их красоте! Вот это и есть моя гениальная идея… это секрет Малирока!

Этот безумный Гюст начинал мне страшно надоедать. Вдруг он толкнул <меня> локтем и, указав на шедших рядом Гюи и Лионетту, сказал, причем мутные глаза его загорелись хищным желтым огнем:

— Вот сама природа! Какой Фидиас мог бы сотворить подобный chef-d’oeuvre[7]!

Но это уже переполнило меру моего терпения и я, бросив его, ушел догонять дам.

— Теперь источник, посмотрим источник! — перебивал Гюи.

Женщина повела нас через обломки и кучи отбросов к самой отдаленной части ограды. Грязно-белые, похожие на осадок соли пятна на траве указывали на разлитие воды. Ручей струился, дымящийся, беловато-мутный, между берегов, покрытых этим каменистым налетом, моментально твердевшим на воздухе. Местами течение преграждали предметы, покрытые до неузнаваемости каменистыми отложениями. Под водяной пылью и ядовитым пеплом зелень вокруг сгорала и покрывалась ржавчиной.

— Идите посмотреть на грот! — кричал Гюи.

Руководимые светом фонаря, зажженного женщиной, мы проникли в сводчатую пещеру, вход в которую закрывался деревянной, грубо сколоченной дверью. В глубине из скалы бил источник. Вода, захваченная, как в трубу, в выдолбленный ствол дерева, выливалась через него на пол грота, образуя маленький бассейн, а затем, прежде чем излиться в широкий желоб наружу, журча, орошала различные предметы, установленные по краям бассейна. Таким образом, непрестанно обливаемые водой, эти предметы мало-помалу покрывались беловатым слоем быстро твердевшей извести. Кисти винограда, фрукты в корзине, ветки остролистника, белка и куница были уже наполовину готовы, а три маленьких птички, зябко и сиротливо сидевшие в гнездышке, окончательно окаменевшие, сохли в стороне.

— О, какой хорошенький выводок… Посмотри, мама! — воскликнул в восхищении Гюи. — Скажите, неужели вы этих бедных птенчиков живых обратили в камень?

Женщина не ответила на его вопрос, но поспешила отворить решетку налево от источника, соединяющую грот с длинным сараем, который, по-видимому, и служил «музеем».

— Теперь, — проговорила она, умильно улыбаясь, — если бы господа были так добры бросить взгляд на наши коллекции. Не угодно ли, прошу вас. Вы найдете здесь за самую умеренную цену прелестные вещи: садовые украшения, статуэтки, украшения для этажерок, витрин или камина, множество артистически исполненных безделушек — все, что угодно. Господа, конечно, не уедут, не купив чего-нибудь в воспоминание о волшебном источнике Малирока! Мы, собственно, не ведем торговли, осмотр развалин и источника бесплатно; продажа наших произведений составляет наш единственный доход.

Сумасшедший Гюст запер на ключ дверь грота, а мы вошли в музей. Я решил купить несколько безделушек, чтобы положить конец настойчивым приставаниям женщины, желавшей, по-видимому, с возможно большей выгодой использовать наше случайное посещение. Взяв две камеи для мадам Гебель и моей невесты и кисть винограда для Гюи и расплатившись, я предложил немедленно возвратиться, пока не совсем стемнело, к ожидавшему нас экипажу.

— Как, сударь! Вы больше ничего не желаете взять? — проговорила женщина, видимо, сильно разочарованная. Потом, обращаясь к Гюи, которого, как она рассчитала, легче соблазнить, она показала ему гнездышко с птичками, подобное виденному нами в гроте.

— Разве эти птички вам не нравятся, мой прекрасный господин?

— О, да, сударыня, они мне очень нравятся, это великолепно… Но это, должно быть, очень дорого?

— Только двадцать франков. Почти даром. Вы ничего еще не купили для вашей сестрицы, мой маленький красавчик; вот случай приобрести прелестную вещицу, едва ли вам представится когда подобный.

— Я бы очень желал, но я оставил свой кошелек в отеле в Себрейле. Мамочка, одолжи мне, пожалуйста.