Золотой торквес

Было утро, но тяжело набухшие тучи придавали ему какой-то серый и скорбный вид. Серебристо-Белая равнина, оба палаточных городка, вся поверхность сверкающих соляных отложений, что когда-то отгораживали Мюрию от утесов и берегов лагуны, — все исчезло. На месте их плескалось море. Оно было темно-зеленого цвета, белые барашки волн бежали к далекому горизонту и, подгоняемые порывистым ветром, бились о маленький мыс, на котором находился дом Бреды. Теперь Мюрию уже не достать, однако разрушенные дома, и деревья, и медленно иссякающие лужи показывали, где промчался вал, уничтоживший большую часть столицы.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

За дверью комнаты слышался шум. Мозг Элизабет вобрал в себя рой тревожных мыслей. Было трудно — да нет, просто невозможно, учитывая невыносимую эмоциональную нагрузку, — отличить тану от людей, людей от фирвулагов. Среди них не было рабов и господ, друзей и врагов, были только уцелевшие.

— Думаю, мы можем выйти, — сказал вождь Бурке.

Элизабет кивнула. Четверо отошли от окна и направились к двери. Бурке отодвинул засов.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

Там стояли Дионкет, и Крейн, и другие целители. За ними — тысячи уцелевших. Элизабет мягко успокоила их, встретилась взглядом с обоими целителями.

— Дайте мне несколько минут. — Она показала на свой красный комбинезон. — Мне надо переодеться.

Сорванный с постамента стеклянный сосуд плыл по водам, а тела внутри сотрясались и бились друг о друга при каждом яростном ударе. Наконец Реторта выровнялась, будто бы найдя себе довольно устойчивый киль. Половина ее была скрыта под водой, и те из пленников, кто не лишился сознания, почувствовали, что плывут в какой-то странной лодке со стеклянным дном. Черно-серебряное декоративное покрытие Реторты вконец истрепалось. Лавки, столы, буфеты, посуда, кувшины с водой перемешались с телами приговоренных.

Раймо Хаккинен выплюнул соленую воду и вместе с ней зуб. Его придавило к передней стене, ближе к двери. В стыке между стеклянными панелями просачивалась вода.

— Идите ко мне, — прохрипел он, разрывая Зубами нижнюю рубаху.

Только одна женщина из пострадавших, одетая в доспехи, откликнулась. Они вместе разодрали на лоскуты ее нательный комбинезон; укрепляющие плексигласовые шарики оказались отличным материалом для законопачивания щелей.

— Теперь продержимся, — сказал, ухмыляясь, Раймо.

— Плывем… — Женщина, как завороженная, смотрела на бурую воду, на вертящиеся обломки, обступавшие их со всех четырех сторон. — Словно дикий аквариум — только там, снаружи, не рыбки. — Она отвернулась, и ее начало выворачивать наизнанку.

Раймо встал на четвереньки.

— Попробую найти целый кувшин.

Он стал ползать среди тел и предметов. В живых остались немногие, но и те уже испускали дух. Он обнаружил кувшин с водой, застрявший между тремя трупами. Ох, а это случаем…

Он перевернул тело.

— Брайан? Ты как? — Губы его растянулись в улыбке. — Брайан!

— Он тебя не слышит, — раздался голос Алутейна — Властелина Ремесел.

— Твой друг уже в объятиях Таны.

Раймо отпрянул, сжимая в руках кувшин.

— Ух ты, как жалко! Мы ведь с ним на одном корабле приплыли в Мюрию. И если то, что я слышал о нем и леди Розмар, правда, то… ну, словом, и мучения нам выпали одинаковые.

Алутейн осторожно расстегнул золотой торквес Брайана.

— Нет, Раймо, не одинаковые. Но ни тебе, ни ему не придется больше мучиться. — Он защелкнул торквес у Раймо на шее, сняв с него старый, серебряный. — Думаю, Брайан был бы рад, что на тебе его торквес. Твой мозг поправляется, я там кое-что подлатал, может, среди нас отыщутся более искусные целители. Или… потом.

— Думаете, прорвемся? Думаете, этот чертов стеклянный гроб в конце концов вынесет на сушу?

— Тех, кто наложил ограничения на мои метафункции, уже нет в живых. Теперь, очнувшись, я смогу породить умеренный психокинетический ветер и даже отогнать волны, укрепив стены Реторты. — Он указал на раскиданные тела. — Ты бы помог мне отсортировать живых…

— Не, сперва надо помочь даме, с которой мы щели конопатили.

Раймо ухмыльнулся и отошел. Пол Реторты закачался, и тела вновь покатились в разные стороны.

Властелин Ремесел в последний раз взглянул на улыбающееся лицо мертвого антрополога. Затем, рыча от боли и бессилия, занялся делом.

Она была хорошей пловчихой и храброй женщиной. Употребив свои иссякающие творческие силы, сделала из обрывков своего придворного платья два пузыря и подложила их себе под мышки. Когда солнце наконец засияло на поверхности грязной воды, ей стало плохо, она почувствовала, что теряет сознание.

— Мой лорд! Где ты, Ноданн? — позвала Мерси.

Ответа не последовало. Как тяжело собирать усилия для телепатической речи! Она смертельно устала! Но все же ей удалось снова позвать:

«Ноданн! Ноданн!»

«О, приди, мой демон, ангел света, приди! Разве мы можем умереть не вместе?»

Она кружилась в водовороте. Слабые мысли, далекие, искаженные, щебетали в ее мозгу. Но ни одна из них не была его мыслью.

— Ноданн! — все время шептала она. И только один раз: — Брайан!