Золотой цветок - одолень

Меркульев хотел уже было перекреститься, поднял руку... Но не свершил знамения. Конечно же, его огорчала и раздражала эта чертова богоматерь. Сто раз повелевал убрать икону. Дарья ни разу не возразила. Но греховодницу не выбросила. Он сам бы ее бросил в печку. Но кузнец по указу Дарьи обогатил оклад золотом и каменьями драгоценными. Главенствовал в окладе алый лал.

— А может, Дарья наказует меня ликом Аксиньи? Пронюхала, поди, что и я по ней, грешный, вздыхал. Притягательная была Ксюшка. Всех казаков на станице свела с ума. Да не так уж долго длится царство девичьей красы. Говорят, сейчас за Кланькой гоняются сотнями. А Верка Собакина завовсе царевна. Фарида у шинкаря — ягодка черноокая. Ин и бабы в станице сочные, тугие и приглядные. Радуйся хучь на Нюрку Коровину, хучь на Марию Телегину, хучь на мою благоверную Дарью!

Атаман вышел во двор, пролез под жердь в огород. Глянул в угол усадьбы, успокоился. Ничего не видно. Совсем даже заметить нельзя, что здесь ночью была выкопана земля. Рядом куча навоза. Надобно вообще завалить наземом сие место. Три дня назад пришел донос от старшего сына суедовского на отца. Сообщал Карп, что Тихон Суедов схоронил за своей баней ордынскую казну, украденную на обгорелом Урочище. Обидел отец Карпа, отделил его без одарения знатного. Карпуша от первой жены сынком был. Вторая жена Суедова, Хевронья, парня грызла. И отделила его по-голутвенному. А Карп трусоват. Подсмотрел, как отец казну прятал, настрочил ябеду. Ну и дурень! Выкопал бы ночью, к себе перенес! Кто бы узнал? А он вот — потерял последнюю возможность обогатеть!

Меркульев не стал торопиться с обличением. И об умножении казны войсковой не стал болеть. Взял он ночью лопату и разорил схорон за суедовской баней. Ордынскую казну перетащил атаман спокойно в свой огород. Решил, что и о себе, о своих детях позаботиться пришла пора. Добро потерянное, могло и не всплыть. Сокровище не так уж и велико — с пуд. Но на поколение достаточно.

Утром атаман собрал казаков, зачитал им открыто ябеду Карпа на родного отца. Пришли со стражей на усадьбу Тихона Суедова. Покопались за баней, ничего не нашли. Хозяина допросили с пристрастием. Поклялся он с целованием креста, что ничего не ведает об ордынской казне. Побили его за порождение плохого сына. А Карпа высекли за поклеп на отца. Золото и серебро ордынское осталось у Меркульева. И кто мог узнать об этом?

— Кучу-то навозную надобно перенести в энто место! — сказала Дарья, подходя к мужу с вилами.

— В ка-ка-кое ме-место? — начал заикаться атаман.

— В энто вот! — ткнула Дарья вилами туда, где ночью была зарыта в медном сундуке ордынская казна.

Цветь пятнадцатая

— Мир дому сему! Пошто поклонилась мне, Нюра!

— Проходи, Егорий. Испей молока топленого, шаньгу съешь горячую.

— А Илья-то где?

— На Магнит-гору с кузнецом ушел.

— Хороша шаньга! Что же тебе изладить надобно!

— У меня в погребе восемь бочек серебра...

— Серебро — не золото.

— А смогешь ты из него листы накатать?

— Смотря, Нюр, каки листы.

— Хочу крышу покрыть серебром.

— Уж не рехнулась ли ты, Нюрка?

— Не рехнулась, Егорий. Семья Коровиных стоятельна.

— Мое дело умельное, покрою по заказу! Но на всю крышу не хватит. Токмо конек и ребра изукрашу.

— Запрягай подводу, забирай бочки.

— Работы мне на семь ден.

— А пушки ты мне, Егорий, могешь установить во дворе?

— Золотишко на бочку и установлю! Сколько пушек?

— Семь. Чтобы в разные стороны топорщились!

— Сегодня к вечеру поставлю все семь.

— Токмо ты их не заряжай, Егорий. Мальцы мои рыжие побьют народ.

— Тогда зачем тебе пушки, Нюрка?

— А мы не худей Телегиных и Меркульевых.

— Да уж не худей, коли крышу зарешили покрыть серебром.

Цветь шестнадцатая

Магнит-гора рыжебока, вздымается пятью вершинами. Атач — вершина главная, отец четырех сыновей. Самый маленький сынок кудряв: холм березами зарос. Голова отца упирается в небо большим черным камнем, отвесной скалой из другой породы. Камень — будто папаха на голове. С камня беспрерывно взлетали птицы. Третий день наблюдали за ними Ермошка, Прокоп, Бориска и друзья их, которые таскали глыбы руды к берегу реки, к лодкам. Птицы взлетали с черного камня, не взмахивая крыльями. И смотреть на них было прелюбопытно. Подходят галки к самой кромке скалы, иногда бочком бросаются вниз. Но их подхватывает невидимым потоком, возносит в небо. И так — с утра до вечера. Рядом с Магнит-горой на одно поприще южнее высится Сосновая гора — красивая, темно-зеленая, хвойная. Сосны на ней разлаписты. Но и порублено много сосен башкирцами для выжигания железных криц в ямах.