Золотой убегает песок…

– Так сразу и не объяснишь. Я прежде должен кое-что показать. Я подумал, может быть, я могу приехать? Около семи часов. Это нормально? Ты не будешь на дежурстве?

У меня полная безыдейность относительно того, почему он это просит. Зачем ему тратить столько времени, когда всё, что необходимо, я могу просмотреть посредством электронной почты? Но я не говорю этого. Я не в силах отказать. Но кому? Ему в помощи? Или себе в возможности его увидеть?

– Нет, я уже с ним закончила. Всё хорошо.

– Тебе что-нибудь нужно? – только ты. – Я могу привезти, что пожелаешь, – привези себя. И это всё.

– Нет, ничего.

– Тогда до встречи.

– Да, до вечера.

В ожидании я пытаюсь смотреть телевизор, предпочитая его книге лишь потому, что, отвлекаясь каждую минуту, чтобы посмотреть на часы, на чтении мне и вовсе было бы невозможно сосредоточиться. Иногда меня посещает мысль переодеться, сменить хотя бы одни легинсы на другие, те, что он ещё не видел. Но я отказываюсь от неё столько же раз, сколько она ко мне приходит, не желая показаться надеющейся на что-то, даже если всё именно так и обстоит. Но внутри я чуть ли не продумываю всё наперёд, пытаясь понять, о чём конкретно может пойти речь, пока не бросаю это абсолютно бесперспективное занятие. Тем временем семь часов сменяются пятью минутами восьмого, а чуть позже и семнадцатью. Возможно, он уже разобрался во всём самостоятельно или получил мнение со стороны в другом месте. Склоняясь к тому, что он мог не посчитать нужным об этом сообщить, я отправляюсь на кухню, чтобы заварить себе чай, когда стук в дверь провоцирует мурашки по всему моему телу. Я пытаюсь оборвать их распространение силой мысли и внушения, лишь бы не чувствовать их самой, но всё тщетно. Они всё ещё на моей коже и под ней, возможно, тоже. Хорошо, по крайней мере, то, что всё прячет одежда.

– Прости, я задержался.

– Ничего, всё нормально. Я как раз собиралась поставить чайник. Хотите кофе?

В отличие от меня, он не любит чай. Даже почти что ненавидит. На ночь пить кофе не рекомендуют, но он всё равно употребляет именно его, как бы ни было поздно. Я видела это, когда мы нередко задерживались на работе в первые дни расследования, впоследствии разрушившего мою жизнь.

– Не откажусь.

– Так по поводу чего вы хотели со мной посоветоваться?

Включив газ и долив воды, я поворачиваюсь к Олдриджу, вешающему пиджак на спинку одного из двух стульев. Клянусь, то, что он стал выглядеть менее официально и претенциозно, необратимо заставляет меня думать обо всех тех способах, которыми я могла бы заставить его стать визуально ещё более расположенным и открытым. Но он не смотрит на меня как-то по-особенному, лишь исключительно профессионально. Мне приходится повторять себе перестать, остановиться и сосредоточиться.

– Ты ведь помнишь миссис Джонсон? Замужем, тридцать девять лет, есть четырнадцатилетний сын.

– Да, конечно.

– Вчера она обратилась ко мне с заявлением на собственного мужа, основанном на том, что он её якобы ударил, хотя на её лице ни царапины. Да и она не выглядела, как запуганная женщина, боящаяся возвращаться домой к супругу, когда, покинув участок, именно туда и направилась. Но факт остаётся фактом. Я принял заявление, но уже сегодня утром она вернулась и стала просить меня его уничтожить, при этом утверждая, что ты уже так поступала. Естественно, я не мог просто взять и поверить в сказанные ею слова и отправился в архив, где и нашёл копию старого заявления, но без оригинала и как такового дела. Оно у меня с собой. Не расскажешь, что тут к чему?

Он опускает на мой обеденный стол два листа формата А4, на одном из которых ксерокопия давнего рукописного текста, а на другом обращение, датированное вчерашним днём. Подойдя, я беру в руки обе бумаги и пробегаю их глазами, вспоминая суть прошлую и сравнивая её с нынешней. Только это помогает мне по-настоящему воскресить в памяти подробности тех своих действий, когда я, очевидно, не предприняла ничего, что по идее была должна. Я реально знаю тех людей гораздо лучше и отлично помню причину, по которой отказалась даже от элементарной разъяснительной беседы.

– Вам придётся подчиниться. Это всё не всерьёз. Миссис Джонсон частенько это практикует. Эта моя копия сохранилась лишь случайно. Таких заявлений было гораздо больше. Но всегда без побоев.

– Я не уверен, что понимаю.

– В Теллурайде скучно. Каждый развлекается, как хочет. Для этих двоих это просто способ взбодриться. Привнести что-то новое в отношения. Напряжение и страсть. Время от времени она подаёт заявление, они ссорятся, как будто всё реально, а потом, разумеется, мирятся, но всё это игра, которая просто должна выглядеть правдоподобной. А достоверности без обращения в полицию не достичь. Впоследствии его, конечно, надо забирать, но это тоже способствует разнообразию. В первый раз, столкнувшись с этим, я отреагировала точно так же, как и вы. Мысленно покрутила пальцем у виска и про себя понадеялась, что это больше не повторится, но вижу, что это всё ещё напрасно.

– То есть это что-то вроде сексуальной прелюдии?

– Да, это именно она.

– Понятно.