Золотой век

Отец сетовал на немилость, но даже он не знал, во что выльется для царя решение выпроводить из столицы семью Хастияра.

На зиму Хастияр остался в Верхних землях, гостем у лучшего друга. Но годы детства и юности давно прошли, наступило время, когда жизнь состоит из одних забот и тревог, а удачным считается не тот день, когда ты славно повеселился в компании приятелей, а нашёл выход из затруднительной ситуации. Ну, или просто вся твоя семья и друзья здоровы.

Зима выдалась беспокойной. Обычно, с наступлением холодов, жизнь на севере Хатти замирала. Пустели торговые пути, купцы зимовали под родным кровом, не рискуя отправляться в дорогу. Крестьянин отдыхал от работы в полях, а воины от дальних походов.

В ту зиму всё было иначе. По заснеженным горным тропам ехали гонцы с юга на север. А потом обратно, иной раз и не успевали отдохнуть от тягот дальнего пути. Чаще всего энкуру писал Тур-Тешуб, но иной раз приходили письма от наместников и управителей городов.

Новости приходили одна другой тревожнее. Хаттусили поначалу не разделял мыслей друга, ведь Хастияр считал, что дела в родной стране идут, чем дальше, тем хуже. Но после чтения писем из множества уголков страны хеттов мрачнел всё больше.

А потом приехал гонец от великого царя. Лабарна наконец-то проведал о троянской истории, в которую ввязался его дядя. В письме великий царь ожидаемо негодовал, возмущался своеволием энкура. Ближе к концу таблички немного умерил пыл и всего лишь укорял дядю, что тот мало прислал воинов и колесниц для новой войны с мицрим. Зато для похода в Вилусу он войск не пожалел.

Хаттусили прочитал табличку с письмом, да и с досады бросил её в стену, от удара она раскололась пополам. Ответ Хаттусили писать не стал, отправил гонца ни с чем обратно.

А потом наступила весна. Снег растаял, снова ярко светило солнце, снова зеленела трава. Только род человеческий не мог просто жить да радоваться. Не надейся, что череда неприятностей прервётся сама собой, коли масла в огонь подливаешь. Ждали, что всё образуется — дождались беды.

В конце зимы пришла весть о смерти матери Хаттусили, великой царицы Данухепы. Ходили слухи, что она рассорилась с царём, настроила его против себя. Данухепа частенько обращалась к нему, словно он был ещё неразумным подростком, и нередко поучала на людях.

Но она имела на это право! В её годах немудрено смотреть на внука, хоть и неродного, как на наивного ребёнка! А научить она многому могла, великая царица немало повидала в жизни, ей было чему поучить молодых. Да и не сыскать во всём мире, что с небес обозревала Богиня Солнца, другой женщины с такой властью и влиянием.

Письмо о смерти царицы прислал Тур-Тешуб. В нём он намекал, что таваннанна могла и не своей смертью умереть. То ли колдовством Данухепу уморили, то ли Урхи-Тешуб её изводил скандалами, отчего у неё сердце и не выдержало.

Смерть матери стала для Хаттусили последней каплей. До того он только размышлял, как ему следует поступить. После же начал действовать. Его решение стало началом долгого и опасного пути.

Путь этот был ещё очень далёк от завершения, но уже выходил чрезвычайно извилистым. Ещё месяц назад Хастияр даже и подумать не мог, что совсем скоро будет стоять здесь, в столице, в халентуве,[170] в царском архиве в качестве его главы. Первым Стражем царства. Однако, это случилось.

Так тревожно всё начиналось, но завершилось на удивление благополучно. Хотя нет, не стоит бежать впереди колесницы, ничего не завершилось ещё. Сколько раз уже бывало, что только порадуешься чему-то, как боги таких забот подкинут... Киндзу до смертного часа не забыть.

Так думал Хастияр, закончив первую табличку, которую пообещал сочинить для царя. Он перечитал ещё раз, полюбовался на собственную работу. Что же, выходит удачно.

Но одна мысль не давала ему покоя. Недавнее прошлое вызвало воспоминание и о давних делах. Самый насущный вопрос, кажется, решился. Ну, то есть, решение его не за горами. Теперь надо бы переходить и к государственным делам. Похоже, что пришла пора заняться старой-старой проблемой, что тянется уже десятилетия. А начинать сие дело следовало с того, чтобы точно выяснить, главным образом для себя, с чего всё началось.

Хастияр вызвал младшего писца. Он вошёл, поклонился новому Первому Стражу. Хастияр спрятал улыбку, постарался придать лицу самое серьёзное выражение. Он сказал писцу:

— Принеси мне записи лабарны Мурсили Великого. Ту часть, где речь идёт о неудачном сватовстве к вдове фараона и начале войны с мицрим. Табличка лежит на третьей полке сверху, помечена она печатью с орлом.

Писец со всех ног бросился выполнять приказание нового начальника. Неизвестно, что внушило ему усердие — желание заслужить милость или незаурядные знания и прекрасная память Хастияра.

Писец едва выбежал из комнаты, как тут же вернулся обратно. Вид у него был несколько ошарашенный. Он сказал, слегка запинаясь, будто стал свидетелем невиданного чуда: