Золотой век амазонок

Гипотеза о вооружении этой богини позволяет нам сделать предположение о связи с ней некоего вооруженного бога. Нетрудно представить себе эллинского Аполлона" защищающего свой народ, вдохновляющего его отвагой и нападающего на врагов наскоками, однако ни в одном из этих вариантов он не представляет собой истинно военное божество. Однако поклонение ему в Спарте в качестве Карнейского напоминает о времени, когда его считали воинствующим богом. Уже указывалось, что Карней являлся предорийским богом прорицания, которого эллины опознали как своего Аполлона. Фригийский небожитель, с которым он был, вероятно, в родстве, являлся воином, о чем свидетельствуют его лук, являющийся непременным атрибутом, и мантический дар. Неподалеку от Спарты располагалось святилище другого Аполлона, в грубой и примитивной форме представленного в виде колоссального бронзового столпа, к которому были присоединены части тела человека. Голова изваяния была покрыта шлемом, в руках оно держало копье и лук. Амиклы, селение, где располагалось это святилище, являлись одним из предорийских городов, мужественно сопротивлявшихся захватчикам, но в итоге опустошенных ими. Здесь во время Павсания еще существовало святилище Александры, называвшейся так амиклейцами и являвшейся, по их утверждению, дочерью Приама Кассандрой[60]. В лаконской Левктре этой Александре были посвящены храм и статуя, там же находилась деревянная фигура Аполлона Карнейского, "сделанная по обычаю живущих в Спарте лакедемонян". Интересно, что Кассандра является прорицательницей, связанной с Троей и Аполлоном Троянским, посему естественна связь между культами ее и Карна, — бога, который первоначально, возможно, был идентичен пророческому Аполлону Фригийскому, Ликийскому и Критскому. Аполлон Амиклейский напоминает этого критско-азиатского Аполлона своим атрибутом в виде лука, а шлем и копье выдают его связь с Аполлоном Карнейским. Более того, поскольку в Левктре, Лаконии существовала безусловная связь между обрядами Кассандры и Аполлона Карнейского, можно сделать вывод о том, что в Амиклах она находилась в обрядовой взаимосвязи с местным богом. Отсюда следует, что Аполлон Амиклейский был в известной мере прорицателем, и этой особенностью облика напоминает предорийского Карна. Праздник Гиацинтий[61], принадлежавший к амиклейскому культу, приносил временную свободу рабам окружающего Спарту региона и являлся большой радостью для простого люда. Поэтому кажется вероятным, что подобное торжество было частью религии низших слоев населения, то есть покоренных аборигенов. В своем мистическом представлении процессов жизни и смерти оно намекало на то, что было установлено в честь хтонического божества плодородия. Местные легенды вне сомнения рассказывают о времени, предшествовавшем дорийскому вторжению, когда Амиклы были влиятельным центром. Поэтому можно предположить, что почитание Аполлона Амиклейского было установлено доисторическим или "микенским" населением Лаконии. Их цивилизация, явленная нам в обладающих художественными достоинствами руинах Вафио и в мифе о царском доме Менелая, была однозначно "минойской". Главными доказательствами в споре является то, что Аполлон Амиклейский был изображен не в эллинском стиле, что он воспринимался, подобно Карну, как воин и бог плодородия и что в общих своих характеристиках он как будто бы соответствовал прорицателю-лучнику, чтившемуся в Азии и на Крите.

Итак, различные направления размышлений сходятся на предположении, что божества, поклонение которым амазонки, как утверждают, учредили в Пиррихе, представляли собой воительницу и воителя. Первая кажется нам находящейся в родстве с Кибелой, Таврской Девой, Эфесской Артемидой и прочими богинями, принадлежавшими к тому же типу: второй — богу, которого почитали те же предшествовавшие эллинам народы, которые выработали или сохранили обряды Матери. Этот бог представляет собой мужское божество битвы и плодородия, первоначально имевшее второстепенное значение при женском начале. Принадлежащий ему пророческий дар хорошо соответствует тому шуму, который сопутствовал поклонению Матери в исторические времена, и тем чувством одержания божественной силой, которое нисходило на ее почитателей. Как ясно показывает Эсхил в характере Кассандры, искусство пророчества представляет собой божественное безумие. И безумие это являлось характерной чертой всех оргиастических культов.