Золотой век. Книга 1. Лев

И все же Перикл не чувствовал, что проявил себя. Он все еще боялся, что внутри его таится какая-то слабость, похожая на трещину в щите.

Ни Кимон, ни Аттикос, казалось, не нервничали так, как он. Он сжал кулаки, говоря себе, что выбор сделан. Галька сдвинулась под ногами, и он перенес вес с одной ноги на другую, меняя позу. Он пойдет вместе с остальными и, если потребуется, умрет. Все просто. Он сможет пожертвовать своей жизнью ради клеоса и во имя отца. Сыновья Ксантиппа не могут опозорить семью.

Он ощутил нахлынувшее волной облегчение. Он может умереть, но что такое на самом деле смерть? Ничто. На берегу Саламина он нашел безжизненное тело собаки отца. Глаза у нее были белые, окрашенные то ли луной, то ли морской солью. То же случается и с людьми. Когда боги забирают принадлежащее им, оставшееся – это просто плоть.

2

Перикл поднимался по дюнам размашистым шагом, и тишину ночи нарушало только надсадное дыхание товарищей и глухое звяканье металла. Поначалу идти было легко – лишь кое-где попадались камни и низкорослые кустарники. Некоторые воины натыкались на заросли шалфея и колючие кусты, уходящие вдаль. По сравнению с ними Перикл, казалось, едва касался земли, как будто корни не могли его зацепить. Снова и снова он говорил себе, что не может и не должен никого подвести. Его отец сражался при Марафоне и победил. Репутация остается с человеком, как шрам, и Перикл был исполнен решимости скорее умереть, чем навлечь на себя презрение. В этом никаких сомнений быть не могло. Пусть мать и назвала его «Знаменитым», но слава бывает разная. Чего бы он точно не хотел, так это жить с клеймом позора. Карабкаясь в темноте по невидимому склону, Перикл в очередной раз напомнил себе об этом.

За спиной у него, нарушив приказ Кимона соблюдать тишину, негромко выругался Аттикос. Никто из них толком не знал, чего ожидать на Скиросе. Остров издавна считался местом опасным и даже проклятым. Рыбаки не бросали здесь сети, хотя прибрежные воды изобиловали анчоусами и кальмарами. Ходили слухи и о людях, одиночках – возможно, пастухах или дезертирах, – их как будто бы видели с проходивших мимо судов. Рассказывали о сожженных дотла торговых кораблях, о разорительных набегах, после которых на месте деревень оставались пепелища, об уведенных в неволю женщинах. Дурная слава защищала остров. Его предпочитали обходить стороной, не рисковать, чтобы не подвергнуться внезапному нападению пиратов, которые выскакивали из ниоткуда на небольших лодках, брали торговцев на абордаж, а потом сжигали корабли.

Воры, пираты и убийцы обосновались на Скиросе, сделав его своим убежищем. И все же не из-за них Кимон привел сюда людей. Не то чтобы он отказался очистить остров, если представится случай. Перикл видел в нем рвение, желание использовать данную ему силу. Кимона не устраивала жизнь со спокойным исполнением обязанностей. Он был из тех, кто жаждет славы, а как ее получить – не важно. Перикл остро, почти как боль, ощущал оказанную ему честь – быть среди избранных. Он не подведет. Кимон еще поймет, что может положиться на него, как на добрый клинок.

Три шеренги гоплитов перевалили через вершину первого холма и начали спускаться с другой стороны. Позади них медленно исчезало усыпанное звездными бликами море. С гоплитами шли двести гребцов, вторая половина осталась охранять корабли. Кимон не хотел рисковать и никогда не полагался на волю случая. Как и Перикл, он относился к своим обязанностям с полной серьезностью.

Холмы, снова холмы, очень мало пресной воды и разбегающиеся во все стороны зайцы – таким был Скирос. Никто по доброй воле не выбрал бы этот пустынный остров местом жительства – разве что тот, для кого остальной мир был по какой-то причине закрыт. Или, может быть, кого-то привлекала сюда возможность жить без всяких законов. Отец как-то сказал, что некоторые люди слишком слабы, чтобы держаться в рамках дозволенного. Перикл покачал головой. Раньше он думал, что Ксантипп знает все, что должно знать мужчине. Оказалось, это не так.

Вытянув шею и глядя по сторонам, Перикл долго всматривался в темноту, но никаких признаков жилищ или их обитателей не обнаружил. Он уже перекладывал копье из одной руки в другую, когда кто-то дернул его сзади, и Аттикос довольно громко указал, куда именно надо смотреть, а потом еще и пригрозил сунуть копье кое-куда потемнее.

Помня приказ хранить молчание, Перикл только сжал зубы. Конечно, передвижение сотен людей в темноте не могло происходить бесшумно, но усугублять ситуацию пустой болтовней не следовало.