Золотой век. Книги 1 - 3

— Я не претендую, государь.

Траян понимающе усмехнулся.

— Претендуешь. И правильно делаешь. Но давай воспользуемся философией.

Лонг удивленно глянул на императора скривился и, не справившись с обидой, воскликнул.

— Но почему, цезарь? И при чем здесь философия, демоны ее раздери!

Император рассмеялся.

— Вспомни Эвтерма.

Ларций возмутился еще сильнее.

— При чем здесь Эвтерм?! Меня с такой яростью попрекают этим рабом, будто я бросил его в бассейн на съедение муренам, как поступил изверг Поллион!* (сноска: Веллий Поллион, друг Августа, кормил провинившимися рабами хищных рыб в домашнем бассейне.)

— К сожалению, Ларций, случай с Эвтермом имеет прямое отношение к моим словам. Но прежде я хотел бы узнать, каким образом ты и твой отец сумели обзавестись такими смелыми, верными и разумными рабами?

Префект пожал плечами.

— Отец следовал наставлениям Сенеки.

— Ну, это был тот еще плут! — засмеялся Траян. — Кстати, мой земляк. Призывал жить в нищете, а сам подгребал и подгребал под себя сокровища.

— Ты не прав, божественный, — возразил Ларций. — Сенека всего — навсего утверждал, что богатство — вещь безразличная. Беден тот, кому все мало. Для добродетели богатство не помеха, как, впрочем, и нищета. Просто нужно научиться жить, обладая и богатством и прозябая в нищете. В его письмах об этом хорошо сказано. ²⁴

— Я знаю это место. Он мне понравилось, но подгребать‑то он подгребал и не всегда добродетельно.

— В тот момент, когда ему пришлось вскрыть себе вены, он доказал, что верен добродетели. Его нельзя упрекнуть в лицемерии. Но, божественный, по какой причине ты вспомнил о Сенеке? Он давным — давно парится в Аиде.

— Ларций, ссылать философов, тем более подвергать их бичеванию в тот момент, когда верховная власть объявила силу «благожелательной» и «разумной», есть непростительная дерзость, вызов мне лично. По совести, как частное лицо я полностью согласен с тобой, что право господина наказывать своих рабов нерушимо. Трудность в том, что я не являюсь исключительно частным лицом. Куда в большей степени мне приходится олицетворять высшую силу, великий Рим. В чем, как ты считаешь, состоит главная обязанность подобной мощи?

— Откуда мне знать, цезарь. У тебя много обязанностей — и благодетельствовать подданным, и охранять границы, и хранить спокойствие. Мало ли…

— Размытость понятий, попытка сразу хвататься за сотню дел, желание повсюду успеть — это пороки, отличающие неумелого правителя, Ларций, а я не хочу быть неумелым. Я хочу быть лучшим. И умные люди — Плотина, Дион, Аполлодор, к сожалению, они все как на подбор, оказались философами, — объяснили мне, что главная и единственная обязанность государя, его, так сказать, профессиональный долг, заключается в улучшении нравов.

Лонг покрутил головой.

— Мне трудно понять тебя, царственный. При чем здесь нравы и обязанности государя? Конечно, в каком‑то смысле…

— Да ни в каком‑то смысле, Ларций! — Траян раздраженно перебил префекта. — А в самом что ни на есть прямом, самом практическом! Помнишь, я не раз упоминал, что хочу быть таким императором, какого бы сам себе желал, если бы был подданным?

— Да, конечно, — подтвердил Ларций.

— Тогда встает вопрос, какого принцепса может пожелать себе частное лицо, вояка Марк Ульпий Траян? Рохлю Клавдия, тирана Домициана, угрюмого Тиберия? Или такого, как Веспасиан, только без его неумеренной скупости и нетерпимости к философам. Если боги вручили мне этот народ, я должен знать, куда его вести, к какой цели, а какая иная цель, кроме совершенствования в добродетели способна принести благо народу. Всему народу, Ларций! Вся деятельность принцепса, конкретное, ежедневное исполнение им своих обязанностей, всегда в любой момент должна сводиться к постоянному, пусть и малозаметному улучшению нравов подданных. Иначе неизбежны провалы, кризисы, неудачи, гражданские войны, а чаще всего гибель правителя.

— Прости, государь, не понял!

Траян разгорячился.

— Это же проще простого! Каждое указание, каждое решение, каждый эдикт должен утверждать добродетель и способствовать тому, чтобы сегодня подданные были лучше чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Всякая серьезная политика может основываться только на этом принципе. Методы могут быть разными — например, победоносная война в Дакии, строительство потрясающих воображение сооружений в столице, забота о беспризорных детях, установление гармонии между обладающими властью органами, запрет на организацию тайных обществ, но в любом случае цель одна — улучшение нравов, а посему твой поступок в отношении Эвтерма выглядит вопиющим вызовом этому основополагающему принципу.