Золотой век. Книги 1 - 3

— А кому? — потребовал Комозой.

— Императору, — умирающим шепотом выдохнула она. Сама же трезво и зло подумала — поди проверь!

Комозой заметно растерялся, некоторое время, не скрывая ненависти, рассматривал ее, потом резко встал и вышел из комнаты.

После того разговора ей стало легче. Комендант крепости, сменив гнев на милость, дал полежать еще два дня. Все это время мысли Зии непрестанно возвращались к Лупе. Ей уже приходилось слышать об этом удачливом соплеменнике. Рабы Лонга нередко упоминали о нем. Вот и Комозой с ненавистью упомянул, что Лупа как «сыр в масле катается». Выходит, и в Риме можно выжить? Найти пристанище? Но только в том случае, твердо решила женщина, если она выбросит из головы всякие глупости, касавшиеся родины, родичей, Матери — богини, не сумевшей оберечь своих воспитанниц от бесчестия, Децебала. Важно добраться до Лонга.

На этом и утвердилась. Все дальнейшее оказалось просто. Перед отъездом комендант крепости и Комозой еще раз попытались выяснить у нее, правду ли сказал проехавший здесь дня центурион? Он утверждает, что Лонгин жив. Он лично видел его. Центурион уверял, что Децебал желает мира и готов выполнить все условия императора.

Правда или нет?

Она ответила уклончиво, потом рискнула. Предложила обратиться к императору. Он им все выложит. С удовлетворением отметила, что этот довод напрочь сразил коменданта крепости. Комозой тоже отступил в тень. Вечером гостью отменно угостили, а утром в закрытой коляске, в сопровождение охраны отправили в путь.

В начале мая Зию привезли в Рим. Она подоспела вовремя. На неделю раньше в столицу прибыл посланный Децебалом центурион. Принесенная им весть, убежденность в том, что он лично видел Лонгина живым и невредимым, добавила сумятицы в планы императора, ведь Ликорма уже доложил императору, что в Сармизегетузе ходят упорные слухи, что с Лонгином произошло несчастье.

Женщину сразу доставили в Палатинский дворец. Там она выложила и про яд, и про смерть Лонгина. Ее свидетельство, точное в описании самых мельчайших деталей, внесло полную ясность. Она была тайно представлена центуриону, тот опознал ее — да, эта дикарка жила с Лонгом. Лонг, по вызову поспешивший на Палатин, подтвердил — так и было. Это Зия, я купил ее у такого‑то.

Ликорма, долго беседовавший с Зией, уверил императора, свидетельство рабыни вызывает у него доверие, слова центуриона — нет. Центурион видал легата издали, Зия — вблизи. Центурион лично с Лонгином не разговаривал, легат якобы беседовал о чем‑то с варварским царем. Зия наблюдала его мертвого, покрытого синими пятнами. Исходить следует из того, заявил Ликорма, что паннонского кабана уже нет на свете. Еще через неделю пришло сообщение от соглядатаев в Сармизегетузе, подтвердивших, что в столице Дакии все уверены, что легат покончил с собой.

Единственное, о чем Зия умолчала — это о тех часах, которые она провела в спальне Лонгина. Свой рассказ начала с того, что утром ее провели наверх, показали тело и спросили, отчего умер Лонгин? На этом стояла твердо. На вопрос Ликормы, зачем ее позвали наверх, ответила, что является знахаркой и посвящена в некоторые тайны Великой Матери. Ей приказали определить, какую отраву выпил легат. Она заверила Ликорму, что пятна на теле могли появиться только в том случае, если легат выпил отраву, которую она передала Железной лапе.

Итак, Лонгин исполнил долг. По решению императора консулу и наместнику были устроены пышные похороны на государственный счет. Его изображение демонстративно пронесли по городу, на форуме выбранный сенатом оратор произнес хвалебную речь, в которой, отметив заслуги покойного, воззвал к богам, требуя мести для тех, кто пренебрег долгом гостеприимства и коварно нарушил договор. Проведенные тут же гадания подтвердили, что боги дают добро на карательный поход, после чего похоронная процессия отправилась по Аппиевой дороге в сторону родовой усыпальницы Помпеев Лонгинов. Там изображение возложили на костер.

Сенат присудил — пусть душа Лонгина с дымом унесется на небо. Так и случилось.

На девятый день после погребения возле гробницы были совершены жертвоприношения, в которых принял участие Траян и все высшие должностные лица. В полдень в доме Лонгина были устроены поминки, на которых Ларций Корнелий Лонг, выбрав удобный момент, поинтересовался у императора, когда ему следует отправиться к Децебалу.

— Зачем? — мимоходом откликнулся Траян.

— Я поклялся, что вернусь в Сармизегетузу при любых обстоятельствах. Я призвал в свидетели Юпитера!

— Ты дал слово варвару. Я освобождаю тебя от этой клятвы. В назначенный жрецами день я совершу обряд очищения от скверны. Ларций, не тыкай в нос своей принципиальностью, я являюсь верховным понтификом, мне достанет божественной силы избавить тебя от преследования Эриний.

— Но, государь!..

— Молчи и исполняй то, что тебе приказано. Я не так богат, чтобы разбрасывать префектами.

— А консулами?

— Опять дерзишь?

— Разве это дерзость, цезарь?

— Лонгин до конца исполнил долг. Такова природа римлянина.

— Но почему ты не разрешаешь мне исполнить свой?