Золотой век. Книги 1 - 3

— Буду, — откликнулся супруг. — Пусть зажарят медвежатину. Нечего валяться, уже четыре часа утра. И пусть принесут вина.

Результатом симпозиума стало беспардонное опьянение Лузия — к полудню мавританец не мог языком шевелить — и решение не терять времени. В Рим спешить не следует. В столицу прибыть, когда будет готов план нападения на Дакию, чтобы с первого дня перехватить управление из рук на глазах дряхлеющего Нервы и с ходу запустить гигантскую военную машину Рима. Завтра же разослать приказы германским легионам — 21–му Стремительному, расположенному в Монготиаке, 11–му Клавдиеву, 1–му Минервы, 20–му Валериеву Победоносному, находившемуся в Британии — выступать в поход на восток в провинции Паннонию и Верхнюю Мезию.

— Четырех будет мало, — потер лоб Лаберий.

Траян не стал спорить.

— Добавим еще два. Из Сирии и Каппадокии.

Уже через неделю Траяну представилась отличная возможность испытать на практике основоположения своей будущей репрессальной политики, которые они, спаивая мавританца (слаб он оказался на неразбавленное вино) совместно разработали той ночью. Получив приказ о выступлении, взбунтовался 21–ый легион. Солдаты сбежались на сходку, принялись кричать — донативов (денежных выплат) по случаю вступления на трон не было, неопровержимых знамений никто не видел. Выходит, боги помалкивают! Жалование за прошедший год еще не заплатили! И что это за жалование! Ищите других дураков, чтобы за какие‑то триста денариев отправляться за Данувий. Уж больно Траян прыток! Ополоумел испанец — на зиму глядя в поход?!

Император, встретив отчаянное упрямство, наглость и нежелание выполнять приказ о выступлении, распустил легион.

— Все свободны! — заявил император. — Можете расходиться по домам. Я не называю вас гражданами, потому что в трудный момент вы отступили, поддались низменным страстям. Даю три дня сроку — те, кто желает служить и готов отправиться в Паннонию, будут возвращены в строй.

Тут же конники из личной охраны императора опечатали алтари каждой когорты и в целом легиона, войсковую казну и пекулий, в котором хранились солдатские сбережения, собрали в претории штандарты с изображением козерога — божественного покровителя легиона. Сложили значки когорт и центурий, начали упаковывать статуи Юпитера, Минервы и Геркулеса, выставленные на площади перед преторием. Когда оставшиеся не у дел солдаты начали собираться в виду лагерных стен — их намерения были неясны, но взгляды не предвещали ничего хорошего, — специально подобранные люди пустили слух, что в сторону Монготиака движутся верные Траяну легионы из Верхней Германии. Услышав эту новость, опозоренные вояки, растерянные, хмурые, начали расходиться по домам.

К назначенному сроку в состав легиона записалось не более четверти прежнего состава. На следующий день император издал эдикт, в котором объявлялось о начале процедуры исключения Двадцать первого легиона и всех его офицеров из состава римской армии. Не стало в римском войске легиона, победившего Цивилиса, не стало легиона, под началом Германика ходившего вглубь Германии.

Узнав о позоре, постигшем 21–ый легион, 11–ый Клавдиев, стоявший лагерем еще севернее, почти в устье Рейна, без возражений снялся с места и покорно двинулся в сторону дакийской границы.

Марк нагнал его неподалеку от Бриганция, во временном лагере. Сразу выговорил легату за то, что солдаты тащатся как старые клячи. Скандал выкатился на площадь перед преторием. Там Траян попытался словом вдохновить солдат на героические свершения — те только усмехались в ответ. На следующий день, дождавшись, когда последний солдат покинул стоянку, император выехал из ворот лагеря и мелким шагом — конь Траяна едва переставлял ноги — начал обгонять походные колонны. Было пасмурно, земляная дорога была разбита, ноги разъезжались. Там и тут солдаты скользили, падали. Колонна то и дело останавливалась — по какой причине, никто толком не мог сказать. Император, с головы до ног залепленный грязью, обогнал колонну, в авангарде спешился, приказал назначенному трибуну остановить когорты и подозвал одного из солдат.

— Почему еле ноги переставляешь? Устал?

— Ты сам попробуй! — с неожиданной злостью выкрикнул легионер. В следующее мгновение его грязное лицо страшно побледнело. Перепуганный, он бросился к императору, схватил его руку, принялся целовать.

— Пощади, божественный… Я не узнал тебя.

— Плохо! — ответил Марк. — Очень плохо! Императора ты боишься больше, чем своего центуриона. Где центурион?

К императору подбежал младший командир. Он был одет в добротный пластинчатый панцирь, на голове каска, на которой от уха до уха тянулся гребень из выкрашенной красной краской щетины. Вытянувшись перед цезарем, принялся «поедать глазами начальство».

— Как звать? — спросил Траян.

— Гай Фауст, — зычно выкрикнул центурион.

— Давно пользовался палкой, Фауст?

Тот смешался, повел глазами по сторонам.

— Ясно, — кивнул император. — Не хочешь быть центурионом?

— Хочу, — вмиг озлобился вояка. — Два года до пенсии…

Император кивнул.