Золотой век. Книги 1 - 3

После Испании заботы о правильном устройстве государства привели меня на восток. Если ты хочешь спросить, что означают слова «правильное устройство государства», я отвечу тебе, как только вернусь в Рим.

Лупа, беды Малой Азии непомерны. Год назад здесь произошло исключительной силы землетрясение. Несколько городов оказались стерты с лица земли, так что есть к чему приложить руки. Я потратил собственные средства, чтобы восстановить разрушенные города, а здесь, в Кизике приказал выстроить храм, который знающий люди сразу назвали восьмым чудом света.

Я устал, но я горд. Разве я не вправе отдохнуть?»

Осень 123 года…

«Лупа, я первый отыскал его! Боги явили милость! Ты не поверишь, мой друг, но, увидав его улыбку, мной овладел трепет. Я сразу различил на его лице отсвет неземной тайны. Конечно, найденного мною малыша смешно причислять к божествам, но некое странное мерцание, исходившее от него, я ощутил сразу.

Он прекрасен, Лупа! Он даже более красив, чем его несчастная мать. Он — само совершенство. Ему двенадцать лет, но мальчишка сложен как Адонис, у него кудрявые волосы, в его позах заметна величавость Аполлона, в походке стремительная властность Вакха.

Наверное, ты уже догадался — я влюблен, Лупа! Тебе больно читать эти строки? Прости, дружок, но я пишу правду. Я нашел своего Ганимеда¹⁷, но в отличие от этого несносного виночерпия, досаждавшего Зевсу своей непроходимой глупостью, мой подкидыш смышлен. Это радует, мой друг.

Тебе надо увидеть его.

Ты скоро увидишь. Он поедет со мной в Рим.

Спешу рассказать, как мы встретились. Недавно я признался тебе, что нуждаюсь в отдыхе. Лучший отдых для меня — охота, здесь это удовольствие особенно привлекательно, ведь зеленые холмы Вифинии полный диких оленей, кабанов, всякой пернатой дичи, как водоплавающей, так и боровой. Есть медведи. Кстати, крупный медведь страшнее матерого льва, добыть его не просто.

Но Вифиния также обильна прелестными лугами, причем в отличие от Аркадии, здешние пастбища необычайно обширны и на редкость богаты травой. На одно из них я выехал после того, как потерял в лесу сопровождавших меня охотников. Меня мучила жажда, в этот момент до меня донеслись звуки свирели. Мелодия была проста, безыскусна, но ее красота и томность пронзили мне печень. Я замер, забыл про жажду. Пока неизвестный музыкант доверял свою грусть пастушьей трубочке, в которой, как оказалось, заключено столько силы и страсти, я не мог тронуться с места.

Знал бы ты, чем сменятся волнующие звуки?

Когда наступила тишина, и я уже был готов тронуться с места, до меня донесся приятный детский голосок, призывающий пса вернуть к стаду заблудшую овцу.

Я бы назвал эту сценку идиллической, если бы не бедность пастушка. Туника на нем была сама ветхость, подол был порван, но он оказался приветлив и щедр, и на мой вопрос, нет ли у него воды, — пастушок протянул мне тыкву, наполненную живительной влагой.

Я потянулся с коня, чтобы принять флягу, и замер. На меня глядели темно — синие глаза. Когда‑то мне уже встречался подобный цвет, и я напряг память…

Лалага! У нее были подобные изысканно — таинственные глаза. Чтобы не выдать своих чувств, мне пришлось слезть с коня. Я прикрылся спиной Борисфена, пока мальчик не окликнул меня.

— Что же ты, господин? Моя вода вкусна, я набрал ее в источнике Эпомеи. Она дочь местного Фавна.

Его голос окончательно сразил меня.

Лупа, боги наградили его необычно — звонким голосом! Мне же в награду досталась встреча с чудом! Я не шучу, мой друг, все смешалось в моем сердце — и непреходящее ощущение вины перед теми, кто вместе с Траяном отважился штурмовать Индию, и безмерная радость, что боги доверили мне первому отыскать таинственного сына загадочной Лалаги. (Учти, мне, а не ее единоверцу Эвтерму!) Сердце затрепетало от мысли, что ее отпрыск добавил веры в необычность этой таинственной женщины. Он не зря встретился мне. Я настаиваю, эту встречу нельзя назвать случайной, ведь высоко в небе над нами парил орел. Священная птица доброжелательно наблюдала за нами. Поверишь ли, Лупа, я прощен! Юпитер улыбнулся мне. После стольких лет борьбы, страха, бесконечных унижений и усердной работы — в том числе и над собой — мне было позволено познакомиться с чудом.

Лицом к лицу!

Приблизившись к пастушку, я принял из его рук флягу, сделал глоток — поверь, Лупа, более вкусной воды мне не приходилось пить никогда в жизни. Я глянул на мальчика, он настойчиво повторил.

— Это вкусная вода, я набрал ее в источнике Эпомеи.

Местная нимфа, оказалась великой искусницей, она ловко перепутала ему кудри, вплела колючки, и это вовсе не портило его. Вообрази, Лупа, картину — мне посчастливилось встретить необыкновенной красоты мальчишку, он был босоног, в волосах застряли колючки, однако эти подробности как раз и придавали ему чрезвычайно живописный и трогательный вид. Руки у него ободраны, туника — лохмотья, а он стоял и улыбался, да так, что никакая красавица мира, никакой Адонис не смог бы выдавить из себя что‑нибудь подобное. Разве его мать, но она теперь далече.