Золотой век. Книги 1 - 3

Все эти дни, до середины июля, тревога не отпускала Траяна. Децебал затаился в своем лагере. Неужели он осмелел настолько, что готов выдержать прямой удар? Или усилился? Что он задумал? Лазутчики и верные люди при Децебале докладывали, что пополнение прибывает в лагерь по заранее утвержденному графику. Молодых волчат подвергают какому‑то жуткому испытанию — проводят через подземелья Аида, в результате чего они обрастают шерстью и становятся настоящими волками. В бою им не будет удержа! Кто поверит в подобные сказки! Возможно, Децебал рассчитывает на скрытые ресурсы, которые ему могут предоставить закрытая для наблюдения местность или его союзники. Или он вымаливает поддержку у небесной силы? У этого, как его… раба Пифагора Залмоксиса.

К сведению тех, кто трепещет перед таинственным, жалуется на нескончаемый вой, каким даки встречают отряды римлян, — небесная сила всегда приходит на помощь тому, у кого больше легионов.

Тогда в чем секрет?

Как‑то в полночь Траян вышел на кромку земляного вала, которым был обнесен временный римский лагерь, и глянул во тьму. Вдали, за рекой Бистрой горело множество костров, разожженных даками. Оттуда явственно доносился протяжный волчий вой.

Пугают, усмехнулся Марк. Наивные люди. В тот момент он принял решение — если Децебал решил померяться силами, что ж, померяемся.

Падучая звезда, мелькнувшая в темном небе и оставляющая яркий след, подтвердила вывод. Траян почувствовал вдохновение — боги на его стороне. Пусть философы утверждают, что падучие звезды — это всего лишь вспышки сплошного огня, быстро пролетающие сквозь воздух и оттого кажущиеся удлиненными. Пусть даже так, но ведь этот знак был подан именно в то мгновение, когда он искал ответ, и это был несомненное свидетельство, что высший разум, называемый Дием или Зевсом, на стороне вечного и непобедимого Рима.

Мысль отворила проем к истине. Траян, затаив дыхание, наблюдал ее полет. Децебал, при всем своем великом разуме и опыте, делал общую для всех противников Рима ошибку. Она заключалась в несколько искаженном взгляде на мощь и слабости, присущие римлянам. Каждому теперь понятно, что римский народ подчинил себе всю вселенную только благодаря военным упражнениям, искусству надежно устраивать лагерь и военной выучке. В чем другом могла проявить свою силу прозябавшая в среднем течении Тибра горсть римлян против массы окружавших их врагов? На какие другие качества могли опереться низкорослые поселенцы и беглецы в своей смелой борьбе против высоченных и значительно более сильных германцев, храбрых галлов, искусных в верховой езде парфян? Все они превосходили римлян не только численностью, но и телесной силой. Кто, будучи в здравом уме, станет оспаривать, что и в военном искусстве и теоретическом знании римляне серьезно уступали грекам. Зато они всегда выигрывали в том, что умели искусно выбирать новобранцев, учить их, закалять ежедневным упражнением, предварительно предвидеть во время упражнений все, что может случиться в строю и во время сражения, и, наконец, сурово наказывать бездельников. Знание военного дела питает смелость в сражении: ведь никто не боится действовать, если он уверен, что хорошо знает свое ремесло. В самом деле, во время военных действий, малочисленный, но обученный отряд скорее добьется победы, тогда как сырая и необученная человеческая масса подвержена всевозможным страхам и всегда обречена на гибель.

Этот вывод никак не доходил до ума и сердца тех, кто пытался противостоять Риму. Враги, привычные к тому или иному приему ведения боевых действий, никак не хотели понять — умея что‑то одно, необходимо уметь и многое другое. С одной стороны, враги переоценивали величие и силу Рима, с другой — недооценивали римскую изворотливость и умение находить выход из любых ситуаций. То есть, в общем и целом с Римом не совладать, но здесь, на нашей земле, осеняемые волей отечественных богов, мы утрем вам нос. Варвары в силу неразвитости воображения и отсутствия стройности во взглядах, не в состоянии понять, что мир един, как един и создавший его разум, и его законы справедливы и неотвратимы как в Италии и в Парфии, так и в Дакии. Об этом Децебалу мог бы рассказать советник императора Аполлодор.

На следующий день император собрал ветеранов, которым довелось принимать участие в сражении, проигранном Фуском в этой долине.

Таких оказалось немного, с десяток. Ларций Лонг был среди них старшим по званию. С него Траян и начал опрос, но прежде поинтересовался.

— Что слышно о твоем коротышке Фосфоре, Ларций?

Ларций хриплым голосом (он простудился при переправе через горную речку) доложил, что никаких новых известий не поступало.

Присутствовавший при встрече Комозой отвел глаза в сторону и глухо буркнул.

— Не мог Фосфор даться им в лапы. Не из таких.

— Возможно, — согласился Траян. — Но к делу.