Золотой век русской поэзии. Лирика

Москвы, где я дышал свободою прямою!

Напрасно я спешил от северных степей,

      Холодным солнцем освещенных,

В страну, где Тирас бьет излучистой струей,

Сверкая между гор, Церерой позлащенных,

И древние поит народов племена.

Напрасно: всюду мысль преследует одна

      О милой, сердцу незабвенной,

      Которой имя мне священно,

Которой взор один лазоревых очей

Все – неба на земле блаженства отверзает,

И слово, звук один, прелестный звук речей,

      Меня мертвит и оживляет.

Июль-август 1815

Пробуждение

Зефир последний свеял сон

С ресниц, окованных мечтами,

Но я – не к счастью пробужден

Зефира тихими крылами.

Ни сладость розовых лучей

Предтечи утреннего Феба,

Ни кроткий блеск лазури неба,

Ни запах, веющий с полей,

Ни быстрый лет коня ретива

По скату бархатных лугов

И гончих лай, и звон рогов

Вокруг пустынного залива –

Ничто души не веселит,

Души, встревоженной мечтами,

И гордый ум не победит

Любви – холодными словами.

Вторая половина 1815

Таврида

Друг милый, ангел мой! сокроемся туда,

Где волны кроткие Тавриду омывают,

И Фебовы лучи с любовью озаряют

Им древней Греции священные места.

Мы там, отверженные роком,

Равны несчастием, любовию равны,

Под небом сладостным полуденной страны

Забудем слезы лить о жребии жестоком;

Забудем имена Фортуны и честей.

В прохладе ясеней, шумящих над лугами,

Где кони дикие стремятся табунами

На шум студеных струй, кипящих под землей,

Где путник с радостью от зноя отдыхает

Под говором древес, пустынных птиц и вод, —

Там, там нас хижина простая ожидает,

Домашний ключ, цветы и сельский огород.

Последние дары Фортуны благосклонной,

Вас пламенны сердца приветствуют стократ!

Вы краше для любви и мраморных палат

Пальмиры Севера огромной!

Весна ли красная блистает средь полей,

Иль лето знойное палит иссохши злаки,

Иль, урну хладную вращая, Водолей

Валит шумящий дождь, седый туман и мраки, —

О радость! Ты со мной встречаешь солнца свет

И, ложе счастия с денницей покидая,

Румяна и свежа, как роза полевая,

Со мною делишь труд, заботы и обед.

Со мной в час вечера, под кровом тихой ночи

Со мной, всегда со мной; твои прелестны очи

Я вижу, голос твой я слышу, и рука

В твоей покоится всечасно.

Я с жаждою ловлю дыханье сладострастно

Румяных уст, и если хоть слегка

Летающий Зефир власы твои развеет

И взору обнажит снегам подобну грудь,

Твой друг не смеет и вздохнуть:

Потупя взор, дивится и немеет.

Вторая половина 1815

Надежда

Мой дух! доверенность к Творцу!

Мужайся; будь в терпеньи камень.

Не он ли к лучшему концу

Меня провел сквозь бранный пламень?

На поле смерти чья рука

Меня таинственно спасала,

И жадный крови меч врага,

И град свинцовый отражала?

Кто, кто мне силу дал сносить

Труды, и глад, и непогоду,

И силу – в бедстве сохранить

Души возвышенной свободу?

Кто вел меня от юных дней

К добру стезею потаенной

И в буре пламенных страстей

Мой был Вожатай неизменной?

Он! Он! Его все дар благой!

Он нам источник чувств высоких,

Любви к изящному прямой

И мыслей чистых и глубоких!

Все дар его, и краше всех

Даров – надежда лучшей жизни!

Когда ж узрю спокойный брег,

Страну желанную отчизны?

Когда струей небесных благ

Я утолю любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

1815

К другу

Скажи, мудрец младой, что прочно на земли?

         Где постоянно жизни счастье?

Мы область призраков обманчивых прошли,

         Мы пили чашу сладострастья:

Но где минутный шум веселья и пиров?

         В вине потопленные чаши?

Где мудрость светская сияющих умов?

         Где твой Фалерн и розы наши?

Где дом твой, счастья дом?.. Он в буре бед исчез,

         И место поросло крапивой;

Но я узнал его; я сердца дань принес

         На прах его красноречивой.

На нем, когда окрест замолкнет шум градской

         И яркий Веспер засияет

На темном севере, – твой друг в тиши ночной

         В душе задумчивость питает.

От самой юности служитель олтарей

         Богини неги и прохлады,

От пресыщения, от пламенных страстей

         Я сердцу в ней ищу отрады.

Поверишь ли? Я здесь, на пепле храмин сих,

         Венок веселия слагаю

И часто в горести, в волненьи чувств моих,

         Потупя взоры, восклицаю:

Минутны странники, мы ходим по гробам,

         Все дни утратами считаем,

На крыльях радости летим к своим друзьям, —

         И что ж? их урны обнимаем.

Скажи, давно ли здесь, в кругу твоих друзей,

         Сияла Лила красотою?

Благие небеса, казалось, дали ей

         Все счастье смертной под луною:

Нрав тихий ангела, дар слова, тонкий вкус,

         Любви и очи, и ланиты,

Чело открытое одной из важных Муз

         И прелесть – девственной Хариты.

Ты сам, забыв и свет, и тщетный шум пиров,

         Ее беседой наслаждался

И в тихой радости, как путник средь песков,

         Прелестным цветом любовался.

Цветок (увы!) исчез, как сладкая мечта!

         Она в страданиях почила

И, с миром в страшный час прощаясь навсегда,

         На друге взор остановила.

Но, дружба, может быть, ее забыла ты!..

         Веселье слезы осушило,

И тень чистейшую дыханье клеветы

         На лоне мира возмутило.

Так все здесь суетно в обители сует!

         Приязнь и дружество непрочно!

Но где, скажи, мой друг, прямой сияет свет?

         Что вечно, чисто, непорочно?

Напрасно вопрошал я опытность веков

         И Клии мрачные скрижали,

Напрасно вопрошал всех мира мудрецов:

         Они безмолвьем отвечали.

Как в воздухе перо кружится здесь и там,