Золотой век

— Ваше величество! Всемилостивейшая государыня! Я… я готов служить, не щадя жизни своей для вашего величества и земли родной, но я боюсь: смогу ли, сумею ли?

— Сумеете, Александр Ильич! Предсказываю вам, что вы избавите меня от непрошенного мужа, а Россию от ужасного бедствия.

— Смею доложить вашему величеству, что среди приближенных к вам, найдутся более достойные, чем я.

— Генерал-аншеф Бибиков, я вас нашла достойным, — голосом полным величия и власти проговорила великая монархиня.

— Я готов для службы вашему величеству и отечеству, только дозволь мне, матушка-царица, одну побасенку сказать.

— Говорите, Александр Ильич, я слушаю.

— Вот моя побасенка, царица-матушка:

Сарафан ты мой дорогой,
Везде ты пригожаешься!
А не нужен, сарафан,
И под лавкой лежишь!

— Побасенка, ваше величество, верная и правдивая.

На другой же день после придворного бала генерал-аншеф Бибиков с огромными полномочиями отправился ловить вора Емельку Пугачева.

LIX

Александр Ильич Бибиков, получив полномочие усмирить мятеж, поднятый Емелькой Пугачевым, остановился проездом на несколько дней в Москве.

Эту древнюю столицу нашел он в большом унынии и страхе. Москва еще не поправилась от ужасного мора, следы которого остались в ней, и теперь поражена была известием о самозванце Пугачеве, который с своей огромной ватагой, состоящей из нескольких тысяч, угрожает Оренбургу и Казани.

Бибиков давно был знаком с князем Полянским, и первым его делом по приезде в Москву было поехать в дом князя.

Платон Алексеевич принял дорогого гостя с распростертыми объятиями.

— Вот не ожидал-то! Каким ветром занесло вас, генерал, в Москву? — встречая Бибикова, проговорил князь Полянский.

Он ничего не знал о назначении Бибикова.

— Не ветром, князь, занесло меня к вам, а государыниным словом, — с улыбкой ответил Бибиков.

— Как так?

— Еду усмирять Емельку Пугачева.

— Как, вы получили назначение?..

— Получил, князь, лично от матушки-царицы.

— Государыня не могла сделать лучшего выбора, Александр Ильич. Я наперед радуюсь и поздравляю нашу родину с успехом. Никто другой, а вы с корнем вырвете эту поганую траву, которая, к несчастью, так быстро разрослась. Надо сожалеть только о том, почему вас раньше не послали усмирять мятежников.

— А потому, князь, что у меня при дворе много друзей и приятелей, они-то и сумели отдалить меня от государыни.

— Знаю, знаю, Александр Ильич, вы любите говорить правду, а правду в наше время недолюбливают.

— Пусть, пусть, меня им не переделать! Правда выше солнца, говорит простой народ. А знаете ли, князь, что я вам скажу. Думается мне, что я вижусь с вами в последний раз.

— Что вы говорите, Александр Ильич!

— Не знаю отчего, кажется, я всем здоров, а как подумаю, что надо мне спешить унимать эту буйную, необузданную толпу, поднятую проклятым самозванцем, и сердце у меня замрет, и грусть тяжелым камнем падет на сердце, — со вздохом ответил Бибиков.

— Какие мысли, генерал! Вы молоды, здоровы; усмирив мятежников, вернетесь к нам славным героем, увенчанным лаврами побед. Государыня и народ оценят вашу услугу по достоинству.

— Ох, вернусь ли, князь? Не думайте, что я боюсь этой толпы безумцев; скажу вам — я даже сам уверен в своем успехе, я с помощию Божией надеюсь подавить мятеж и с корнем вырвать, как вы говорите, эту поганую траву. И думается мне, что эта моя послуга последняя будет, ну да и то сказать: от своей судьбы не уйти, не уехать. А вот что, князь!

Кажись ведь около Казани у вас усадьба есть? — меняя разговор, спросил Бибиков.

— Да, есть.

— Известно ли вам, что Пугачев грозит и волжским городам? Кто знает, может злодей и к Казани подойдет.

— А вы-то на что, наш храбрый генерал. Теперь мы за вами, как за каменною стеной.

— Так-то так, а все бы князь не мешало вам сделать распоряжение, что поценнее вывезти из усадьбы.

— Особенно ценного, Александр Ильич, в моей казанской вотчине ничего нет. Там я не помню, когда и бывал.

— Так-так. А далеко, князь, ваша усадьба от Казани?

— Не далеко, всего верст пятнадцать, может быть, больше, а может и меньше; столбовой дороги нет, а дорогу ту баба клюкой мерила.

— Жаль, очень жаль, а ведь я имел в мыслях, князь, Платон Алексеевич, с вашего соизволения на время поселиться там, так сказать, сделать в вашей усадьбе свою главную квартиру, да неудобно, далеко от города, а в Казани-то, по правде вам сказать, мне жить не особенно-то охота; время летнее, жаркое, в Казани пыли много, а я слаб глазами.

— Да, да, генерал, к сожалению, вам неудобно жить в моей усадьбе, и притом дорога от города до усадьбы ужасная, а особливо в дождь и не проедешь — глина. А то бы я рад был, дом у меня огромный, места для вас и для вашего штаба хватило бы! — как бы сквозь зубы промолвил князь Платон Алексеевич и подумал:

«Вот еще что! В моей усадьбе поселиться! Этого еще не доставало! Нет, надо поскорее убрать или выпустить на волю Серебрякова, а то, того и гляди, беду наживешь!».

Генерал Бибиков после продолжительной беседы с князем Полянским радушно простился и уехал.