Золотой вепрь

Едва рассвело, как с левого берега потянулась бесконечная череда подвод. Люди готовы были просыпаться ни свет ни заря, топать по липкой, чавкающей под ногами земле, лишь бы уйти прочь от кровожадных дроу. Животные – лошади, коровы, овцы, коты – тоже, казалось, чувствовали настроение хозяев. Не упирались, не тянули в сторону от дороги. Топали с мрачной целеустремленностью.

Само собой, без сложностей не обошлось. Долгая дорога с севера не способствовала смягчению характеров людей – нет-нет да и вспыхивали ссоры, переходящие в громкие скандалы, а то и потасовки.

Несколько раз наемникам приходилось растаскивать вцепившихся друг другу в зипуны мужиков, а один раз сцепились две старухи. Хоть обе наверняка воспитывали взрослых внуков, но потеху обе бабки учинили изрядную. Так и норовили выцарапать глаза противнице, хватались растопыренной пятерней за волосы. Одна отделалась сорванным и растоптанным очипком. Зато на другой разорвали безрукавку, вышитую речным жемчугом, – в Аксамале какой-нибудь собиратель редкостей из толстосумов мог бы отсчитать за такую десятка два скудо. Воинственных бабулек растащили, силой запихнули в телеги под надзор родственников, а Почечуй долго потом возмущался, стоя на берегу: «Куда лежут? Пешок… энтого… шыплетша, а туда же… В драку…»

Самого настырного мужичонку, кидавшегося с топором на соседа, Тер-Ахар взял за ногу и окунул в реку. Отплевывающегося и откашливающегося забияку пинками отогнали подальше от переправы, пообещав, если вернется, засунуть топор в задницу. А Пустельга, поигрывая ножом-«яйцерезом», намекнула, что у холощеных коней нрав сразу улучшается.

Мужик решил не искушать судьбу и не вернулся.

Но забот хватало и без него. Кир, Лопата, Витторино и Почечуй наводили порядок на левом берегу, перед въездом на мост. Бегло оглядывали телеги, чтоб, не приведи Триединый, не развалилась какая-нибудь из них посреди переправы, загородив дорогу. Остужали пыл излишне рьяных. Успокаивали непоседливых. А слишком трусливого, бегущего без оглядки, могли припугнуть блеском стали, закрепив для большего впечатления плетью пониже спины.

Вензольо, Антоло, Кольцо и Тер-Ахар принимали беженцев на правом берегу. Хватали коней под уздцы. Помогали напуганным людям и животным миновать скользкие бревна. Приходилось и сорвавшихся в воду вытаскивать. Антоло промочил сапоги и штаны выше колена, стал злым и недовольным. Чуть-чуть не дал в ухо Вензольо, лезущему с неуместными шуточками, – вот еще остряк каматийский…

Пустельга и Белый умудрялись появляться в тех местах, где приходилось тяжелее всего. Поддерживали словом, а то и впрягались в лямки наравне со всеми. А когда пришло время обеда, принесли каждому по лепешке и ломтю сала – кашеварить было некогда, но они пристроили к мешку с провиантом Халльберна, которого по малолетству не допустили к тяжелой работе.

Кулак отдыхал, скрываясь от мелкого моросящего дождика под низким кожаным пологом. Утром у него пошла горлом кровь. Совсем немного, но этого хватило, чтобы Пустельга приказала ему не «рыпаться» с места, если не хочет быть связанным, как баран.

Во второй половине дня Антоло начал ловить себя на том, что сходит с ума. Непрестанное мельтешение овчин и суконных курток, бородатых мужиков и заплаканных женщин, конские гривы и коровьи рога, мычание и кряканье, мяуканье и ржание, смачная брань и молитвы, конский пот и пот человеческий…

Все это сменялось, как в театре марионеток, который он любил посещать в Аксамале. Но в театре смена картинок не давала соскучиться, а здесь превращала окружающий мир в бессмысленный бред, какофонию звуков, образов и запахов. Рядом зыркал очумелыми глазами Вензольо, наконец-то утративший желание постоянно подшучивать. Кольцо все чаще тер виски…

А поток беженцев не иссякал.

– Второй бы мост построить, лопни мои глаза… – прохрипел Кольцо, чудом уклонившись от целящей ему в плечо оглобли.

– На кой? – уныло отозвался каматиец.

– А чтоб быстрее шли…

– Думаешь, они там заторов не устроят? – вздохнул Антоло.

– Эх! – махнул рукой наемник. – Устроят, лопни мои глаза! И все-таки нам полегче было бы…

– Ага! – кивнул Вензольо. – Вдруг война, а я уставший.

Антоло посмотрел на него с изумлением – неужто за старое принялся? Ничего его не берет! А потом понял, что каматиец говорит серьезно. Больше того, с неподдельной грустью. И вот тогда студент захохотал сам. Смеялся, не обращая внимание на взгляды: сочувственные товарищей и откровенно недоуменные (разве что пальцем у виска не крутили) проезжающих. Даже в грязь уселся, не в силах удержаться на ногах. Хлопал себя ладонями по коленям… И остановился, когда почувствовал, что задыхается.

– Ну, ты даешь! Лопни мои глаза! – Кольцо развел руками, почесал затылок.

– Бывает, – коротко бросил великан. – Водички попей.

– Да что ему водичка? – сочувственно пробормотал Вензольо. – Вода не вино, много не выпьешь…

– Ладно, пережить бы этот день, лопни мои глаза! А там вырвемся и дальше поскачем. На ходу отдохнем.

– Поваляться бы денек… – с тоской протянул каматиец. – И чтобы ничего не делать… Есть да спать.