Золотой воин

– Что ж… – Корнелий вздохнул. – Значит, сегодняшний урок мы целиком посвятим барийскому луку. Ты достаточно силен, чтобы растянуть его и послать стрелу, но, отпуская тетиву, ты расслабляешься.

– Почему же не расслабиться, ведь стрела уже в полете?

– Потому что стрелы любят строгость.

До самого вечера, до дрожи в руках и ногах, Питер «держал позицию», растягивая лук высотой с него самого, и посылал в деревянные щиты стрелу за стрелой. Но как ни старался, как ни выдерживал все тонкости прицеливания, его стрела била четыре доски, а у Корнелия выходило шесть насквозь.

– Я не могу понять, вроде и лук один, и стрела одна и та же, почему же у меня в четвертой вязнет, а твоя шесть насквозь проходит? – недоумевал Питер.

– Я все повторяю, но ты не слышишь – стрела строгость любит, ее до шестой доски вести нужно, а ты воткнул в первую и зеваешь.

Питер вздохнул и опустился на сухую траву. Потом подставил руку под бежавшую из худой крыши струйку воды.

– Скажи, Корнелий, а зачем молоканам защитники? Они ведь и сами здоровые, проворные, да и пикой их не пробить, как будто они мешки с камнями. Тесаки у них в фут шириной, такой штукой лошадь с полумаху рассечь можно.

– У них своя жизнь. Вот – свинарники, продвижение камней Каиппы, тех, что они на столбах держат… Ну и не каждый годится быть защитником, для этого мало быть здоровым и сильным, нужно уметь пройти сквозь строй врагов и уцелеть.

– И ты можешь пройти сквозь строй и уцелеть? – тут же спросил Питер.

Корнелий вздохнул:

– Случалось.

– И что, в защитники только люди годятся, молоканов-защитников не бывает?

– Бывают. И молоканы, и орки из долин, и даже горные карлики. Дело не в происхождении, а в пути, который предначертан человеку. Если дано ему быть воином, он им станет, и тогда держись за этого человека, он будет тебе защитником. Вот наши молоканы и держатся.

Корнелий подошел к своему кожаному мешку, в котором носил к урокам разное оружие, и достал длинный, завернутый в чистую холстину сверток.

– Вот, – сказал он, возвращаясь к Питеру. – Хозяин передал для тебя.

Питер поднялся, взял увесистый сверток и, развернув холст, увидел старые кожаные ножны и торчавшую из них деревянную рукоять меча.

Вынув меч, он осмотрел потускневший от времени металл, потрогал затупившиеся кромки. Поскреб ногтем несколько пятен ржавчины.

– Сколько же ему лет?

– Много, – уклончиво ответил Корнелий.

– Кому он принадлежал, какому-нибудь прежнему защитнику?

– Скорее всего. Три фута – самое быстрое оружие, я подскажу тебе, как привести его в порядок.

– Это означает, что меня забирают из свинарника? – усмехнулся Питер, взвешивая на руке меч и привыкая к нему.

– Это означает, что наступают тревожные времена.

– Для молоканов?

– Для нас, защитников.

– Я еще не защитник и не хочу быть им.

– Ты еще и не воин, но из всех, кто есть в свинарнике, единственный умеющий постоять за себя. Рамбосса нарушил перемирие, и его легионы двинулись отвоевывать захваченные туранами и карсаматами земли.

– И он не боится магии и всех этих монстров? По ночам в Аруме нас окружали жуткие чудовища – порождения Хиввы. Они убивали всех живых, до кого могли дотянуться, а часовых подбивали открыть двери, говоря голосами их родителей или детей.

– Я слышал, Рамбосса – тоже маг. Может, он и не самый сильный, но под его плечо становятся многие, кто владеет тайными силами. А его солдаты, конная гвардия, в открытом бою могут сокрушить любого врага.

– И строй орков им нипочем?

– Конный манукар разрубает молокана надвое, как тыкву.

– Кто такой этот манукар?

– Манукары – воспитанные в императорских корпусах дети туранов. Они учатся держать меч раньше, чем ходить. Их мать – империя, их отец – император. Ростом они лишь немногим уступают молоканам, носят сто фунтов стальных доспехов, машут шестифутовым мечом, как ты палкой. Гвардейский конный корпус императора насчитывает пятьдесят тысяч. Кто устоит против такой силы?

– Ого, – только и смог произнести Питер и покачал головой.

Они помолчали, прислушиваясь к шелесту зимнего дождя.

– А может, не нужен мне этот меч, я ведь человек, а не орк, – меня-то они не тронут.

Корнелий улыбнулся:

– Ты не человек, ты – рабочая скотина, приносящая доход молоканам. Если всех рабов города убить, дела здешних поселенцев покатятся под гору.

– Так, может, и не дойдут еще до нас?

– Полтора десятка таких поселений уже разрушены, сожжены, стоптаны лошадьми. Манукары и пехотинцы убивают всех, на кого могут опереться орки. Это те же тураны, только под императорскими флагами. Они спешат выжечь земли, которые не смогут удержать, ведь Хивва, собравшись с силами, снова вернется сюда.

39

К вечеру дождь прекратился, и Питер с Брианом возвращались, держа пустые мешки в руках.

На поясе у Питера теперь был меч, пусть еще не почищенный и не приведенный в порядок, но он в корне менял статус Питера в городе, ведь оружие в руках раба – это почти воля.

– Давай, я понесу твой мешок, Малой, – предложил Бриан.

– Возьми, – согласился тот. – Но я для тебя больше не Малой. Ты ведь знаешь, как меня зовут?

– Конечно, Питер, я никогда и не забывал. Всегда помнил, просто…