Золотой возраст

Они снова рассмеялись, и взрослый друг предложил мне спуститься к бассейну и полюбоваться золотой рыбкой. Я чувствовал себя сонным, поэтому не спорил с ним. На прощание взрослый вложил мне в руку две монетки по полкроны, в подарок мне и другим маленьким водяным, как он сказал. Я был так тронут этим неожиданным дружеским жестом, что чуть не расплакался; после я часто вспоминал его великодушие, намного чаще, чем то, что принцесса, прежде чем уйти, наклонилась и поцеловала меня.

Я смотрел им вслед, они медленно уходили по тропинке (как красиво выглядит объятие в Волшебной стране) а потом прижался щекой к прохладному мрамору и, убаюканный журчанием воды, соскользнул в страну снов, покинув ту, в которой пребывал до этого, будь она реальной или сказочной. Когда я проснулся, солнце уже садилось, ледяной ветер трепал листья деревьев, и павлин на лужайке резко кричал, предчувствуя дождь. Дикий беспричинный страх охватил меня, и я помчался прочь из сада, как нашкодивший хулиган, протиснулся сквозь кроличью дыру и поспешил домой, подгоняемый невыразимым ужасом. Монетки по полкроны радостно позвякивали в кармане, твердые и настоящие, но смогу ли я пронести это сокровище сквозь лес, полный разбойников.

Грязное, усталое существо вернулось домой на закате и проникло внутрь через окно кладовой, и то, что его отправили спать без ужина, показалось ему бесконечной милостью. Без ужина он, конечно, не остался, потому что, как повелось после таких побегов, добрая горничная тихо поднималась в детскую по черной лестнице и одаряла пострадавшего сочувствием и кусками холодного пудинга, пока его живот не надувался, как барабан.

Природа взяла свое, я погрузился в уютное царство сновидений, где был карпом в золотистой чешуе и плыл в прозрачной воде, прижимая плавниками к телу новую монетку в полкроны; я высовывал нос из воды среди водяных лилий, и зардевшаяся от смущения прекрасная принцесса целовала меня.

Опилки и согрешения

Кусты рододендронов украшали наш пруд с одной стороны, а вдоль всего его берега буйно цвела разнообразная растительность. Стоило лечь на живот, пробраться ползком сквозь кустарник и притаиться у самой воды, как ты сразу же оказывался, если, конечно, обладал хорошим воображением, в сердце тропического леса. Над головой галдели обезьяны, попугаи стремительно перепархивали с ветки на ветку, огромные странные цветы сверкали в траве, а шорохи и поступь больших хищников где-то в чаще наполняли сердце трепетом и восторгом. Стоило только лечь, почти уткнувшись носом в воду, и подождать совсем недолго, как окружающий мир терял привычные пропорции. Блестящие насекомые, шнырявшие взад-вперед по воде, превращались в страшных морских чудовищ, мошки, висевшие в воздухе, раздувались до размеров альбатросов, а сам пруд растягивался, словно безбрежное море, по которому плавали военные корабли, и из пучины которого вот-вот готова была вынырнуть волосатая голова морского змея.

Однако, трудно правильно играть в тропический лес, когда будничные нотки без спроса вторгаются в пространство фантазии. Все мои надежды увидеть, как крокодил нападает на тигра, спустившегося к воде напиться (см. иллюстрации в детских книжках) рассыпались в прах, и мир обрел прежние размеры, когда голос Шарлотты прервал мое первобытное уединение. Я выглянул из кустов и увидел ее. Она спешила на полянку на той стороне пруда и тараторила о чем-то без умолку по своему обыкновению. Шарлотта прижимала к себе двух кукол и озабоченно морщила лобик. Наконец, она прислонила к дружелюбному пеньку своих наперсниц, а сама уселась напротив, встревоженная и обеспокоенная, как казначей при подсчете доходов государственной казны.

В ее жертвах, безропотно глядящих прямо перед собой, я узнал Джерри и Розу. Джерри был родом из далекой Японии, он носил прямые черные волосы и хлопковый наряд синего цвета. Его внешний вид свидетельствовал о весьма потрепанной репутации. Джеромом его называли из-за предполагаемого сходства со святым Иеронимом, гравюра с изображением которого висела в доме над лестницей, но единственное, в чем совпадали западный святой и восточный грешник, была выбритая макушка. Вторая кукла, Роза, выглядела типичной англичанкой. Об этом говорил льняной цвет ее волос и полные икры, которые она так открыто демонстрировала. Она относилась к невинным созданиям, еще не познавшим греховность этого мира.

Джерри мне сразу показался подозрительным. В его узких глазах сквозила какая-то чертовщинка, он казался угрюмым. Осознав, на что способен этот пройдоха, я заранее встревожился за Шарлотту. Насчет Розы у меня тоже возникали сомнения. Она сидела скромно, прямо и мечтательно смотрела вдаль на верхушки деревьев, как будто не замечала ничего вокруг. Однако, она слишком чопорно поджимала губки, и глаза ее блестели как-то неестественно.