Золотой выкуп

— Намазбай! — говорит казах Эсергеп. — Ты знаешь, сколько бед перенесла моя одинокая головушка. Теперь всем ясно, что получить свою долю с баев можно только силой. Я уже не раз дрался с ними, защищая свои права, сидел в тюрьмах. И бог даст, сколько мне суждено прожить, столько же я буду с ними драться. Стань во главе, Намаз, веди нас! Нет мочи более терпеть. Кто же за нас постоит, если не мы сами?!

Намаз сидел, подобрав под себя ноги, низко опустив голову. Слушая речи друзей, он с горечью кивал головой, но молчал. В нем вновь — уже в который раз! — ожили воспоминания обо всех страданиях, пережитых с малых лет. Он готов мстить, да, он жаждет этого. Но не рановато ли поднимать знамя мести? И смогут ли они помочь страдающим людям?..

— Друзья мои, — медленно поднял голову Намаз. — За трудное дело мы беремся. Понимаете ли вы, осознаете ли, на какие испытания себя обрекаете?

— Не мужчина тот, кто не выдержит всех трудностей, — в один голос заявили джигиты.

— Учтите, будут жертвы… Кровь, смерть…

— Мы готовы сложить головы за справедливость.

— Тогда вставайте на колени! Повторяйте за мной. Предадим огню мир баев во имя голодных, раздетых и бездомных сирот, за слуг и батраков, задарма проливающих семь потов на байских полях и дворах, за все обиды, горе и беды!

— Клянемся! — в один голос вскричали пятеро джигитов.

— Клянемся предать огню мир кровавых хакимов, надевших на народ кандалы, кормящих его только палками и плетьми!

— Клянемся!

— Человек умирает только раз! — Намаз поднялся на ноги.

— Человек умирает только раз! — повторили джигиты, тоже вставая.

Шестеро крепких, здоровых парней, пропахших потом, землею, травой и солнцем. Всего шестеро. Но в них как бы воплотился голодный и обездоленный народ Зеравшанской долины, придавленный гнетом несправедливости, но не потерявший еще бунтарского духа. В жилах джигитов огнем горела кровь, призывая к мести. Руки их были крепко сжаты в кулаки.

— По коням! — скомандовал Намаз.

Самым молодым среди шестерых был Джуманбай. До того как стать самостоятельным пахсакашем, этот парень с малых лет работал в доме Хамдамбая, вначале мальчишкой на побегушках, затем слугой. Он хорошо знал все ходы-выходы и даже где Хамдамбай прячет деньги и золото.

Джуманбаю раньше мало приходилось ездить верхом. Сейчас, сидя на рысящем коне, он обеими руками вцепился в луку седла, боясь свалиться. Намаз ехал в окружении Шернияза и Эсергепа, сзади него следовали Уста Камал и Эшбури. Вооружен был только Намаз, остальные повесили за плечо, на манер винтовок, кизиловые толстые палки на шнурках.

— Погоняй же коня быстрее, пахсакаш! — торопил друга нетерпеливый Шернияз.

— Конь какой-то ленивый, я тут ни при чем, — оправдывался Джуман-палван, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Друзья тихо смеются: они знают, почему пахсакаш отстает.

За полночь всадники преодолели кривые узенькие улочки Шахоба и въехали в Дахбед. Дом Хамдамбая находился на главной улице, где столпились под сенью вековечных чинар канцелярии верховного казия, хакима, выстроились в ряд бакалейные, мануфактурные лавки. Спешившись у ворот Хамдамбая, джигиты прислушались.

Намаз вытащил кинжал, просунул его в щель между створками — цепь запора упала с тихим звоном. Намаз с Джуманбаем тихо скользнули во двор. Дом-дворец Хамдамбая занимал около двух танабов земли. Все окна темны, кроме одного. В нем горел слабый огонек.

— Бай спит там, — прошептал Джуманбай. — Сокровища его тоже там.

Удача сопутствовала им: бай не запер дверь изнутри. Они тихо вошли в опочивальню Хамдамбая. Он спал, посапывая, рядом с ним спала его старшая жена Бегайым.

— Опусти шторы, — прошептал Намаз.

Джуманбай стал опускать шторы, и, хотя он не издал при этом ни малейшего звука, Бегайым вдруг проснулась.

— Ой, кто тут?

— Здравствуйте, — сказал Джуманбай и, услужливо выгнув спину, добавил: — Не помассировать ли вам ножки, госпожа?

— Что такое? — стала медленно подниматься хозяйка.

— Может, водички принести для омовения? — Было не понять, издевается Джуманбай над Бегайым или и себе и ей напоминает, что приходилось ему делать и произносить в этих стенах с малых детских лет.

— Заткни ей глотку кляпом! — приказал Намаз.

Бай уже давно проснулся и пытался незаметно сунуть руку под подушку.

— Убери руку! — приставил к его груди дуло винтовки Намаз. — Шевельнешься — стреляю. Не узнаешь меня?

— Намаз?! — невольно приподнял голову над подушкой бай.

— Я пришел за расчетом.

— Сынок…

— Замолчи, или я выпущу пулю тебе в рот!

Джуманбай заткнул рот Бегайым кляпом, завернул в одеяло, сверху накрыл сдернутым с пола громадным ковром.

— Вот теперь, тетушка, ваша вечно ноющая поясница поправится, — приговаривал он при этом. — Пропотеете хорошенько, и все пройдет.

— Где долговые тетради? — спросил Намаз.

«Вот чего они хотят, убивать не будут…» — обрадовался бай.

— Можно сесть? — попросил он.

— Садись.

— Где долговые тетради? — повторил Намаз нетерпеливо.

— В сундуке.

— Расписки бедняков с отпечатками их пальцев?

— Там же, в сундуке, сынок, там же.

— Давай сюда ключ.

— Сейчас, сейчас…