Золотой выкуп

Намаз какое-то время сидел, крепко зажмурив глаза, опустив голову. Потом медленно поднялся и направился на улицу… Страшен был его вид в этот миг: глаза сужены, ничего не видят, ноздри расширены, вены на шее вздуты. Окружавшие невольно подались от него в сторону.

— Где Аман? — коротко бросил Намаз.

— Заперли мы его, — пояснила Улугой. — За топор схватился, грозился зарубить Хамдамбая… Мы его и заперли в чулане, боялись, натворит что-нибудь сгоряча… Халбека привез твой друг Шернияз. А вот и он сам.

— Здравствуй, — подошел к Намазу Шернияз.

— Что тут произошло? — спросил Намаз вместо ответа.

— Я возил к волостному управителю дрова, на обратном пути вдруг услышал от людей, что на Маргилантепе настоящее побоище, работников бьют.

— Где твоя арба? — прервал его Намаз.

— На улице.

— Знаешь дом Сергея-Табиба в Мужицком кишлаке?

— Найду.

— С самим знаком?

— Так, видел несколько раз.

— Попросишь его от моего имени, пусть немедленно едет сюда.

Шернияз кивнул и попробовал продолжить свой рассказ:

— …Ну, я поскакал к Маргилантепе, а там…

— Трогайся в путь! — процедил Намаз сквозь зубы, не слушая Шернияза. Потом опять прошел в дом, опустился у изголовья страдающего зятя. Люди, прибежавшие узнать, в чем дело, помочь, начали один за другим расходиться. Улугой подошла к брату, опустилась рядом с ним на колени.

— Ты бы зашел, брат, проведал будущего тестя…

— А с ним что случилось?

— Так и его ведь, беднягу, на арбе полуживого привезли.

По обычаям найманских племен, после обручения с невестой жених обязан избегать встреч с будущим тестем и тещей. И только трагическое происшествие заставило Намаза нарушить обычай. Но один он идти не решился и попросил пойти с ним сестру.

— Чего боишься, у тебя же свадьба на днях! — прикрикнула на него Улугой.

К счастью, двор Джавланкула величиной с птичью клетушку оказался пустым: люди, набежавшие проведать пострадавшего, уже разошлись, перепоручив его жизнь аллаху.

— Есть дома кто-нибудь? — подал голос Намаз, стоя у крыльца.

Из низенькой, точно охотничий шалашик, кибитки высыпали дочери Джавланкула, — сколько ни мечтал иметь сына, у пахсакаша все рождались дочери. Но зато одна краше другой. Старшая, Насиба, обручена с Намазом.

— Ой, Намаз-ака! — испуганно отпрянула Насиба, выглянувшая на голос, но не убежала: закрыла лицо обеими руками и заплакала навзрыд. К ней присоединились и остальные девочки. Намаз, чего скрывать, порою и сам плакал, когда становилось невмоготу, но не мог видеть чужих слез.

— Не плачь, Насиба, — проговорил Намаз дрогнувшим голосом. — Слава аллаху, в этом мире можно и отомстить обидчикам, ты увидишь, мы еще расквитаемся с ними.

На голоса из кибитки вышла будущая теща Намаза, Бибикыз-хала[21], обняла юношу за плечи и заплакала.

— Такая напасть на нашу голову свалилась, сынок, единственную опору нашу подрубили… Заходите в дом, Намаз, отец ждет…

Джавланкул, широколицый, ширококостный, с окладистой бородой, которая закрывала почти всю грудь, лежал недвижно на полу.

— Э, палван-сынок, — обрадовался он, увидев Намаза. — Хорошо, хоть ты у нас есть… Иди, Подойди ко мне, поцелую тебя. Слава аллаху, теперь и у меня будет сын. Мать, Бибикыз, ты вот все плачешь, что мы беззащитные, а есть же у нас защитник, есть!

— Что случилось, дядюшка? — спросил Намаз, опускаясь у ног Джавланкула.

— Хамдамбай это, сынок, — ответил Джавланкул, застонав. — Поясницу мне сломали, подлецы. Считай, настоящими оглоблями били, а! Я слышал даже, как хрустнула кость…

— Ничего, дядюшка! — Намаз прошел к изголовью Джавланкула. — Ничего, они за это еще ответят!

— Хорошо, твой Шернияз подоспел: он как лев дрался со зверюгами.

Солнце закатилось, в комнате стало сумрачно. На двух нишах в стене зажгли «черные светильники» — ватные фитили, плавающие в масле в специальных глиняных сосудах. Девочки примостились поодаль, озабоченные, печальные. Бибикыз-хала расстелила на полу дастархан[22], разложила на нем сладости, изюм. Насиба принесла узкогорлый прокопченный кумган[23], стала разливать чай в глиняные пиалы. В доме царила кладбищенская тишина, лишь изредка слышались тяжкие вздохи девочек да сдержанные стоны Джавланкула.

— Нет! — вскочил вдруг Намаз с места. — Нет, этого я так не оставлю! Я рассчитаюсь с негодяем. Нужно будет — дом его предам огню!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПОДВОРЬЕ ХАМДАМБАЯ

Если в Самаркандском уезде были два настоящих бая, то одним из них, несомненно, считался дахбедский богатей Хамдамбай. Лет ему под пятьдесят, но он все еще был крепок и ловок, движения его точны и быстры, как у юноши. Хамдамбай — вспыльчивый, злопамятный человек. Везде и во всем любил настоять на своем. Перечить ему никто не осмеливался, даже знатные люди округи: Хамдамбай в год раз или два наведывался в Петербург, отвозил в казну его величества немало золота и серебра.