Золотой выкуп

Немного спустя в дверь просунулось лоснящееся от пота черное лицо Кенджи Кара. Он с таким проворством кинулся под ноги Намаза, что Насиба испуганно вздрогнула, в первую секунду решив, что что-то тяжелое и черное упало с потолка.

— Бек-ака! — простонал Кенджа Кара, размазывая по лицу слезы.

— Что стряслось?

— Не казните — помилуйте!..

— Да говори же, в чем дело!

— Всю дорогу летел, плакал… извелся весь, что несу вам недобрую весть. Боюсь, заговорю — язык мой несчастный отвалится.

— Говори же, иначе я сам вырву твой язык! — взревел Намаз, выходя из себя.

То ли Кенджа Кара и вправду испугался, что Намаз приведет свою угрозу в исполнение, то ли решил, что поиграл достаточно, но у него слезы вмиг иссякли, голос стал сухим, деловым.

— Очень недобрые вести, бек-ака. Вот, читайте сами.

Кенджа Кара вытащил из-за пазухи сложенную треугольником бумагу, вручил Намазу и, отступя назад несколько шагов, застыл в полупоклоне. Намаз поспешно развернул письмо, принялся читать.

«Пусть станет известно защитнику униженных, неимущих, сирот и бедствующих вдов богатырю Намазбеку, что пишет сии недостойные строки настоятель джаркишлакской мечети мулла Садаф. Всевышний создатель надоумил раба своего поставить вас в известность о горе, постигшем жителей Джаркишлака. Ангелы дали его руке твердость, а глазам — свет во исполнение божьего промысла.

Да будет вам известно, что управитель волости Мирза Хамид совершил разбойный набег на кишлак и выкрал единственную в своей несравненной красоте сестру вашей жены.

В пору полуденного намаза, когда все благочестивые мусульмане селения находились в мечети, у ворот дома Джавланкула — ниспошли ему аллах терпения и мужества — спешились пятеро всадников и вошли во двор. Один из них, объявив себя волостным управителем Мирзой Хамидом, спросил, где отец. Получив у детей ответ, что он ушел в мечеть, пришелец со своими спутниками ворвался в дом и, связавши руки и ноги больной вашей теще — ниспошли ей аллах быстрейшего исцеления, — а также младшим девочкам, увез Одинабиби, завернув в чекмень.

Обесчещенный Джавланкул, едва выйдя из мечети и прознав о страшном злодеянии, в сопровождении нескольких правоверных отправился в канцелярию управителя, где последний клялся-божился, что преступление сие совершено не его руками.

Исполняется уже неделя, как о судьбе невинной девушки нет никаких сведений. Все мы в молитвах о том, чтобы негодяи, укравшие чужую дочь, горели в адском пламени, аминь. Молимся, чтоб в доме обесчещенного Джавланкула наступили наконец добрые, счастливые времена, аминь. Молимся, чтобы защитник несчастных и обездоленных Намазбай был вечно живой и здоровый, аблоху акбар, аминь.

Приложивший палец — мулла Садаф».

Прочитав письмо, Намаз опять сложил его треугольником, опустил в карман и не спеша поднялся.

— Ты когда был в кишлаке? — спросил Кенджу Кара, все еще стоявшего, сложив перед собой руки и согнувшись в полупоклоне.

— Вчера вечером.

— О вести, которую ты принес, пока никто не должен знать, понял?

— Понял.

— А теперь иди отдыхай.

Насиба забеспокоилась, словно сердце учуяло недоброе. Может, с мамой плохо, ведь она в последнее время болела. Почему молчит Намаз-ака, о чем он сейчас думает? Спросить? Нет, в такой миг его лучше не трогать, отругает…

Но все ж не вытерпела, спросила мягко:

— Все ли в порядке?

Намаз заставил себя улыбнуться.

— Ничего особенного, дорогая.