Золотоискатель

На атолл спускается ночь. Самая нежная из всех, что я знал в жизни. После палящего солнца и обжигающего ветра ночь эта — вся в звездах, усеявших сиреневое небо, — воспринимается как награда. Скинув одежду, моряки один за другим ныряют и бесшумно плавают в прозрачной воде.

Я следую их примеру и долго плаваю в воде, такой теплой, что ощущаю ее прикосновение лишь по окружающей меня зыби. Вода лагуны омывает меня, очищает от всех желаний, от всех тревог. Долго скольжу я по зеркальной глади, пока до меня не доносятся смешанные с криками птиц приглушенные голоса моряков. Совсем близко от себя я вижу темную массу острова, который рулевой назвал Жемчужиной, а чуть дальше, будто кит, окруженный птицами, — остров Фрегат. Завтра я пройду по их пляжам, и вода будет еще прекраснее. Я плыву на свет, пробивающийся сквозь люки «Зеты». Взбираясь по канату, на котором завязаны узлы, на борт, я вздрагиваю от ночного бриза.

Этой ночью никто не спал. Матросы до самого рассвета курили и разговаривали на палубе, а рулевой глядел с кормы на звезды, отражающиеся в воде атолла. Даже капитан остался бодрствовать в своем кресле. С моего места у фок-мачты я вижу, как загорается время от времени огонек его сигареты. Ветер с моря относит слова моряков, мешая их с рокотом разбивающихся о камни волн. Небо здесь огромное и чистое, будто нет в мире иной земли, будто всё только начинается.

Я все же соснул немного, положив голову на руку, а когда проснулся, уже рассвело. Свет, прозрачный, как вода в лагуне, окрашен лазурью и перламутром — с самого Букана не видел я утра прекраснее. Рокот моря усилился, и кажется, будто это шумит дневной свет. Оглядевшись вокруг, я вижу, что большинство матросов еще спят там, где свалил их сон, — лежа на палубе или сидя у фальшборта. Брадмера тоже нет в кресле. Может, он пишет сейчас что-то в своем алькове. Лишь черный рулевой стоит на обычном месте, на корме. Он смотрит на рассвет. Я подхожу к нему, чтобы поговорить, но он заговаривает первым:

— Ну что, разве есть в мире место прекраснее? — Голос его срывается от волнения. — Впервые я попал сюда совсем мальчишкой. Теперь я старик, но тут ничего не изменилось. Можно подумать, что это было вчера.

— Почему капитан пришел сюда?

Он смотрит на меня так, будто я спросил какую-то бессмыслицу.

— Да ради вас же! Он хотел, чтобы вы увидели Сен-Брандон, оказал вам такую честь.

Он пожимает плечами и больше не говорит ни слова. Ему, конечно, известно, что я не принял предложения остаться на «Зете», а потому я ему больше не интересен. Он вновь погружается в созерцание солнца, встающего над гигантским атоллом, света, что, кажется, брызжет из глубины вод и поднимается в безоблачное небо. Носятся в небе птицы: бакланы пролетают над самой водой, почти касаясь собственной тени; вихрем крохотных серебряных точек парят в вышине буревестники. Они кружат, сталкиваются друг с другом и так кричат, что люди на палубе просыпаются и тоже начинают говорить.

Позже я понял, зачем Брадмер зашел на Сен-Брандон. Спущена на воду пирога, в ней — шестеро членов экипажа. У руля — капитан, рулевой — на носу с гарпуном в руке. Пирога бесшумно скользит по воде лагуны к Жемчужине. Глядя с носа пироги вниз, я вскоре замечаю невдалеке от песчаного берега темные пятна черепах. Мы тихо подплываем к ним. Когда пирога оказывается над ними, они замечают нас, но уже поздно. Быстрым движением рулевой бросает гарпун, трещит пробитый панцирь, брызжет кровь. Тут же с диким криком матросы налегают на весла, и пирога мчится к берегу, увлекая черепаху за собой. У самого пляжа двое матросов соскакивают в воду и, отвязав черепаху, выбрасывают ее на песок.

А мы снова возвращаемся в лагуну, где, ничего не подозревая, ждут другие черепахи. И снова раз за разом пробивает панцири гарпун рулевого. Кровь потоками струится по белому песку пляжа, мутит прозрачную воду. Делать все надо очень быстро, пока запах крови не привлек акул, которые прогонят черепах на глубоководье. Черепахи умирают на белом песке пляжа. Их десять. Моряки разделывают их тесаками, раскладывают на песке куски мяса. Потом их относят в пирогу, чтобы прокоптить уже на борту корабля — на острове нет дров. Земля здесь стерильна, это место, куда приходят умирать морские создания.

Закончив разделку туш, моряки снова усаживаются в пирогу. Руки у них по локоть в крови. Я слышу пронзительные крики птиц, дерущихся из-за черепашьих панцирей. Ослепительно светит солнце, голова у меня кружится. Мне хочется скорее покинуть этот остров, эту испачканную кровью лагуну. Остаток дня на палубе «Зеты» матросы толпятся вокруг жаровни, где жарятся куски мяса. А я не могу забыть того, что произошло, и отказываюсь от еды. Завтра утром, на рассвете, «Зета» покинет атолл, и от нашего пребывания там не останется ничего, кроме расколотых и уже вычищенных птицами черепашьих панцирей.

Воскресенье, в море