Золотые Антилы

Полная попоек, пиров и охот, повседневная жизнь куна шла вполне беззаботно. По мнению Уофера, индейцы ни в чем не испытывали недостатка, помимо надежного источника соли, которую в лесу трудно раздобыть. Окружающий лес и банановые плантации в изобилии снабжали куна пищей: их дома легко строились из местных материалов, и они жили настолько изолированно, что почти не имели врагов. В сущности, индейцы Дарьена вели кроткое существование. Мужчины не били своих жен, с детьми обращались хорошо, если не баловали, и семьи проводили целые дни, не имея более серьезных дел, чем поплескаться в реке или ручье, протекавших у каждой деревни.

Чтобы лучше понять обычаи куна, Уофер добровольно взялся за изучение их языка. Предприятие оказалось непростым, потому что язык куна необычайно труден для произношения, богат глубокими горловыми, частыми придыханиями и безударными призвуками. Уофер, как ни странно, неплохо справлялся, найдя в нем сходство с гэльским языком, который изучал в юности, что помогло ему достаточно быстро перенять произношение. Куна, разумеется, сильно позабавило желание белого человека говорить на их языке, и они готовы были часами сидеть со своим учеником, наставляя его и безжалостно высмеивая ошибки произношения. Много лет спустя, когда Уофер записывал свои наблюдения, он сумел составить основной алфавит языка, который интересен этнографам и два столетия спустя.

Воистину мало что укрылось от глаз любознательного английского доктора. Он описывал брачные праздники, заканчивавшиеся тем, что вся свадьба выбегала из деревни в ближайший лес, чтобы расчистить для молодых новую плантацию под бананы; он изучал премудрости изготовления корзин, сплетенных так плотно, что в них можно было держать воду. Он наблюдал, как дети учатся обращаться с луком и стрелами, пока не достигают такой меткости, что за двадцать шагов раскалывают бамбуковую трость, и записывал рецепты снадобий, применяемых знахарями. Горькая тыква, например, помогала от трехдневной лихорадки и запора. И он, подобно Дику Уиттингтону, собирался завезти в деревни куна кошек, чтобы избавить их от крыс и мышей, осаждавших хижины.

Лайонел Уофер три месяца прожил среди панамских индейцев и к концу этого срока, несмотря на тоску по дому, приобрел у них такую популярность, что беззаботный доктор стал всерьез сомневаться, отпустит ли его когда-нибудь Ласента. Вдобавок, четверо его спутников не скрывали, что не разделяют его пристрастия к туземному образу жизни и мечтают вернуться. Разумеется, из всех белых один Уофер обладал достаточно высоким положением и знанием языка, чтобы тактично затронуть эту тему перед Ласентой. Ему наконец представилась такая возможность во время большой охоты, которую время от времени устраивал верховный вождь. Такие охоты были грандиозными, почти средневековыми предприятиями: все мужское население округи выстраивалось кордоном в лесу и гнало перед собой дичь. Теоретически после этого собаки индейцев загоняли диких свиней (оленей не трогали, поскольку у куна было табу на поедание оленины) и задерживали их, пока не подоспеют лучники. Однако охотничьи собаки куна, по словам Уофера, были просто трусливые дворняжки, так что свиньям, как правило, удавалось скрыться. «На моих глазах за день подняли около 1000 (свиней) в разных рощах, — презрительно писал он, — убили же из них, помнится, всего двух». А в тот раз собаки оказались еще более неловкими, чем обычно, и Ласента со своими охотниками, пробегав целый день за лающей сворой, не добыл ни единой свиньи. Уофер тактично предложил измученному вождю, если он отпустит англичан на родину, прислать ему свору хороших английских псов. Поначалу Ласента и слышать об этом не хотел, уверяя, что Уофер слишком ценен, чтобы без него обойтись. Однако позднее он передумал и неожиданно позволил Уоферу уйти на условии, что тот вернется при первой возможности и на всю жизнь останется с куна. Уофер, возможно, домысливая приятное, добавлял, что вождь обещал ему в жены одну из своих дочерей, если он вернется к племени.

Оставив Ласенту продолжать охоту, Уофер поспешил вернуться к товарищам, чтобы сообщить им радостное известие. На следующий день пятеро путешественников вышли в путь к карибскому побережью. Их сопровождали несколько воинов и вьючный караван из женщин, несущих корзины с едой, гамаки, к которым успели привыкнуть буканьеры, и узел с европейской одеждой Уофера, тщательно свернутой до времени, когда она снова понадобится голому раскрашенному хирургу с болтающейся на губе пластинкой.