Золотые Антилы

Правление получило эту депешу, когда флот достиг Мадейры. Здесь у шотландских кораблей было назначено рандеву, и незнакомые новые флаги на их мачтах вызвали переполох среди населения острова. Гарнизон принял «Каледонию» за алжирского корсара, а маленький «Эндевор» — за захваченный им корабль. Когда недоразумение разъяснилось, шотландцы не удержались от искушения продемонстрировать свое хлебосольство. Порт и флот обменивались салютами и визитами. Командор Пенникук, тщательно подсчитывавший число выстрелов, гордо отмечал, что губернатор Мадейры приветствовал его, «как всякий корабль королевского флота». Более разумным поступком был обмен груза «Эндевора» на двадцать семь бочек доброй мадеры для облегчения трансатлантического плавания и начала винной торговли на Карибах, поскольку было уже общеизвестно, что флот направляется в тропики. На рейде Мадейры советники вскрыли запечатанный пакет с приказами, врученный им правлением в Эдинбурге, и узнали, что пунктом их назначения является часть перешейка за Золотым островом в проливе Дарьен. Это было то самое место, где высаживались буканьеры на пути к Тихому океану, место, которое, по словам Лайонела Уофера, изобиловало кампешевым деревом.

2 сентября воссоединившийся флот отплыл по тому же маршруту, по которому двигались Рэли, Гейдж и Пенн в их стремлении к легендарным Антилам. Остров Десеада (Дезирад) у Гваделупы был первой землей, лежавшей на пути к Вест-Индии, а у Невиса шотландцы снова насладились возможностью продемонстрировать свою независимость, подплыв вплотную к острову и щегольнули флагами перед английским фортом. Затем они свернули к Крабовому острову к югу от Пуэрто-Рико, куда Патерсона с «Юникорном» и «Дельфином» отправили раздобыть надежного лоцмана, знающего Дарьенский пролив. У принадлежащего голландцам острова Сент-Томас ему посчастливилось столкнуться со старым буканьером капитаном Аллистоном, побывавшим на перешейке с экспедицией к Южному морю и знавшим побережье Дарьена. Под его руководством первый флот пересек Карибы и через 109 дней после выхода из Лейта бросил якорь у Золотого острова (ныне Исла дель Оро). Два дня спустя «Каледония», «Юникорн» и «Сент-Эндрю», следуя за корабельными шлюпками, вошли в пролив за островом. Там обнаружилась прекрасная естественная гавань с якорной стоянкой за выдававшимся в море мысом. Первый флот достиг цели.

Шотландцы восторженно осматривались. С самого начала плавания они мечтали о чудесах Золотых Антил, и теперь склонны были видеть все в розовом свете. Гавань стала первой жемчужиной, вызвавшей их восторги. «Она довольно велика, — писал один в дневнике, — чтобы принять 500 кораблей. Большая часть ее окружена сушей и оттого безопасна, будучи закрыта от ветра, откуда бы тот не дул». Он ошибался. Сильный северный ветер мог так взволновать море, что вход в бухту становился невозможен. Мистер Роуз, официальный летописец экспедиции, еще более преувеличивал, записывая, что «гавань способна вместить 1000 лучших судов в мире, и без особых трудов можно выстроить причалы, у которых мог бы разгружаться самый тяжело нагруженный корабль». Ясно, что мысленным взорам ретивых шотландцев уже представлялась «великая империя», обещанная Патерсоном. Они поздравляли себя с огромной вместимостью, великолепными качествами и естественной защитой бухты. Единственный форт на оконечности полуострова, по их расчетам, защитит и гавань, и сам полуостров, а еще одна батарея на противоположном берегу, как воинственно заявил мистер Роуз, обеспечит «защиту от флота».

Для их нетребовательных взглядов и суша являла все, чего можно было пожелать. В первом порыве энтузиазма много толковали о том, чтобы только с окрестных полей снимать ежегодно десять тысяч хогсхедов сахарного тростника, а самые пылкие колонисты считали лишь делом времени открытие легендарных золотых залежей, столь долго охранявшихся испанцами. «Почва богата, — писал один колонист, — воздух добрый и умеренный, вода сладкая, и все вместе делает местность здоровой и удобной». Тот же автор дневника воображал себя, как видно, в некотором роде ботаником, поскольку добавлял: «В этих местах произрастают мириады чудовищных растений, попирающие все прежние методы ботаники», и хвастал, что ему приходилось сдерживать себя, составляя ботаническую коллекцию, «поскольку если бы я собирал все образцы, их хватило бы загрузить „Сент-Эндрю“, так как иные листья превосходят три локтя длиной».