Золотые крылья и красивые вещи

Яростные и яркие воспоминания из моей жизни до этого врезались в меня. Вещи, которые я делал и о которых не думал десятилетиями, проигрываются в моей голове, как фильм. И все же этого все равно недостаточно, чтобы помешать мне сказать:

— Я для нее это делаю.

— Значит, это для леди? Ну шлепни меня по заднице и удиви меня. Моего старшего брата выпороли в киску.

Радостный, почти маниакальный смех Эмерик наполняет мои уши.

— Не могу дождаться встречи с ней. Она, должно быть, особенная, раз заставила тебя звать меня на помощь.

— Ты приедешь или нет? — нетерпеливо задаюсь вопросом я, игнорируя его комментарий о том, что Инди особенная. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы они были разлучены как можно дольше.

— Ага-ага. Я буду там. На самом деле я уже еду на взлетно-посадочную полосу.

Частный самолет доставит его сюда до наступления темноты. Идеально.

— Ты собираешься сказать мне, кто этот несчастный ублюдок?

Угрожающая ухмылка появляется на моих губах, когда человек на кадрах с камер наблюдения поворачивает голову.

— Иван. Его зовут Иван, — я нажимаю на другой клип, который получил от местного детектива и его союзника. Дорожная камера ловит машину, в которой Иван сбежал после того, как напал на Инди, проехавшего на красный свет. Он также фиксирует человека на водительском сиденье. — И его жена.

Холодный воздух наполняет вертолет, когда Эмерик открывает боковую дверь. Внезапный порыв ветра и изменение температуры заставили наших гостей поднять головы и неуверенно открыть глаза. Лекарства, введенные более двух часов назад, делают их фокусы нечеткими, а движения вялыми. Оставляя их совершенно уязвимыми и податливыми.

Держась за предохранительную ручку над открытой дверью, Эмерик опасно высовывается далеко за пределы вертолета и издает радостные возгласы, достаточно громкие, чтобы их можно было услышать сквозь вращение лопастей.

Предательская сука-мать Инди и Иван смотрят на него, а затем лихорадочно поворачиваются ко мне.

Я расслабляюсь на своем месте напротив них и скрещиваю лодыжку на колене.

— О, не волнуйтесь. Его никто не слышит. Мы довольно далеко от цивилизации, — объясняю я громко, чтобы меня услышали. — Мы летим над пустыней между границей штата и Канадой. Итак, как вы можете себе представить, здесь, на чертовых сорок милях, нас никто не услышит и не увидит.

С радостной ухмылкой на лице Эмерик возвращается на свое место рядом со мной. Его темные, почти черные волосы торчат от ветра, а глаза, очень похожие на мои, светятся волнением.

— Это значит, что мы можем делать с тобой все, что захотим, и никто не станет мудрее.

Мы призраки здесь, в полуночном небе. Мы приняли необходимые меры предосторожности, чтобы наши планы полетов не существовали и наши самолеты не могли быть обнаружены никаким радаром. Пилот — тот же самый, что управляет частным самолетом, и он проработал у нас много лет. Ему хорошо платят за то, что он держит рот на замке, и он знает, что произойдет, если он когда-нибудь выступит против семьи Бэйнов.

— Что это значит! — Иван кричит, его тело борется с удерживающими его веревками. — Ты знаешь кто я?

Я смеюсь над этим.

— Я знаю, кто ты, но знаешь ли ты, кто я? — спрашиваю я, голос устрашающе спокойный и ровный.

Все это было похоже на езду на велосипеде. Человек, которого, как мне казалось, я оставил давно, вернулся практически без усилий. Вернуться на место было так же легко, как дышать.

— Какого черта мне знать, кто ты…

Мать изо всех сил толкает его локтем в бок, веревка вокруг ее запястий мешает ей гибкости.

— Иван. Это он, — в отличие от Ивана, ей не удается скрыть панику в своем тоне. Ее ужас проявляется во всей красе, и я боюсь, что могу напиться им.

Иван на секунду выглядит смущенным ее словами. Его голова поворачивается ко мне, и, как будто он наконец нашел время обратить внимание на того, кто сидит напротив него, его лицо бледнеет, когда приходят воспоминания.

— Верно, — киваю я с жалостью. — Я предполагаю, что ты только что понял, насколько ты по-настоящему и полностью облажался.

Иван, пытаясь восстановить самообладание и скрыть нервы, смеется надо мной, но звук натянутый и фальшивый.

— Это из-за нее? Ты делаешь все это из-за моей падчерицы-шлюхи, с которой ты связался?

Я не могу не зарычать из-за того, что он использует термин «падчерица». Ни одному из них нельзя позволять называть ее своей дочерью. Они лишились этого права несколько месяцев назад.

— Теперь осторожно, — говорит Эмерик рядом со мной. — На твоем месте я бы присмотрел за твоим ртом. У нас еще много топлива. Если будешь продолжать в том же духе, мы сможем летать здесь, пока я буду вырывать тебе зубы из черепа один за другим. Если я чувствую искусство и мастерство, я могу сделать из них ожерелье и отправить его твоей маме на день рождения. Разве это не будет для нее приятным сюрпризом?

Мать Инди задыхается от рыданий, ее лицо смертельно бледно.

— Зачем ты это делаешь? Это между моей дочерью и нами. Это семейное дело. Тебя это не касается.

Я наклоняюсь вперед на своем сиденье, положив руки на колени, и выбрасываю: