Золотые ласточки Картье

А когда жене случалось уйти – порой она пропадала на несколько дней, – Ватрищенко страдал, плакался и желал душевную боль залить водкой, для чего и ходил по соседям. В Наденьке он живо узрел существо иного, чистого мира, за что люто и возненавидел.

– Открой! – он пнул дверь, сработанную крепко, но от пинка та заскрипела.

Надежда замерла. А ну как дверь сломает? И что тогда? Петюня только вечером вернется… у него занятия… и опять же, он за деньги делает работы для студиозусов богатых, ленивых… Сие, конечно, хорошо, потому как деньги нужны отчаянно, но как же Наде его не хватает!

– Открой, кур-р-рва! – Ватрищенко, видать, все-таки где-то принял, ежели сделался столь смел, не сказать – нагл. В дверь заколотил ногами.

– Наглеешь, Ватрищенко, – раздался голос обманчиво спокойный, но заставивший Надежду замереть.

– А тебе чего?

– Мне? Мне покою бы… так что иди, дорогой, и больше не скандаль.

Надежда выдохнула с немалым облегчением. Ватрищенко, несмотря на алкогольную буйность, был трусоват и с Яшкой, про которого в доме знали, что этот Яшка самого разбойного характера, связываться побоится.

Только выдохнула, как вновь вдохнула, поскольку в дверь постучали, на сей раз аккуратно, вежливо даже.

– Надежда Михайловна, отворите, – Яшка умел быть вежливым, пусть и странная это была вежливость, с духом меблированных комнат, общей нищеты и улицы.

Открыть? Отказать? С Яшкой ссориться не следует, об этом Петюня сразу сказал и попросил быть осторожней… Наденька и была.

Она из комнатушки-то своей старалась не выглядывать лишний раз. А когда случалось с Яшкой встретиться, то молча проходила мимо.

– Не бойтесь, Надежда Михайловна, Яшка вас не тронет, – пообещал Яшка. И Надежда решилась. Отложила шитье, оправила собственное платье, единственное приличное – из дома-то сбегая, решила, что не след с собой папенькой купленные наряды тянуть, а теперь вот и переодеться не во что.

– Доброго вам дня, Яков… простите, по батюшке не знаю, как вас…

– А я и сам не знаю, как меня по батюшке, – охотно откликнулся Яшка, входя в комнату. – В метрике Григорьевичем значусь, но то выдумки…

– Яков Григорьевич звучит красиво, – не согласилась Надежда, робея.

А ведь он молодой. Пожалуй, Петюниных лет, но по глазам если смотреть – много старше будет… в глаза Яшке смотреть нельзя, невежливо это, но и взгляд отвести не выходит. Черные какие. Нет в них ни злости, ни раздражения, только какое-то детское удивление…