Золотые люстры (СИ)

Конечно, мы ехали не только проселками, но и знаменитыми немецкими скоростными магистралями. Я очень люблю быстро ездить. У меня мощная турбированная машина. Но, когда в разрешенном месте я разогналась и помчала со скоростью 220 км в час, местные ребята на своих местных ауди делали меня, как заяц черепаху! Вот ты гордо летишь в левом ряду, восхищаешься своей наглой скоростью, и в это время сзади на тебя в одно мгновение наезжает безбашенный абориген и начинает мигать тебе фарами! Знаете, когда в Питере на КАДе тебе на хвост садится какая-нибудь редкая истеричная бээмвэшка и требует сойти с левого ряда, я легко это делаю, потому что скорость в этом случае не больше 150. Но когда ты едешь со скоростью 220, и тебе трассируют в спину дальним светом каждые пять минут, поверьте, перестраиваться не так уж и легко, и чувство у тебя при этом пренеприятное! В общем, я бесславно сошла с левого ряда, поехала себе скромненько 190, а мимо, как самолеты, пролетали законопослушные и добропорядочные немцы. И вот о чем я подумала: видимо, такой адреналин просто необходим этим слишком правильным немецким гражданам - все-таки разрядка! Аналогично обстоит дело с разрядкой у чопорных англичан: по субботам они позволяют себе напиваться в пабах до состояния, которое иногда тоже может выглядеть чопорным, но на самом деле человек просто плотно держит рот закрытым, чтобы не блевануть (сорри!). Также, я замечаю, что сдержанные в обычной жизни люди (как, например, я), предпочитают быструю езду. А люди эмоциональные, взрывные (как, например, мой муж) ездят аккуратно и не спеша. Похоже, в той или иной манере езды отражается ежедневное эмоциональное опустошение или голодание.

У нас была не музейная поездка, надо было поспешать: звон люстр "стучал в мое сердце". Поэтому, приехав в Веймар, мы оставили в покое тени Гете, Шиллера, Баха и Ницше (а неплохой там вызрел коллектив знаменитостей, жаль, что пришлось торопиться!) и занялись главным делом: поиском могилы папиного брата. Папа рассказывал, что наша бабушка (их мать) раньше истово верила в Бога, несмотря на все запреты советской власти. У нее умер маленький ребенок, потом война, муж пропал без вести, и она осталась с тремя сыновьями одна. Страшная колхозная пахота того времени: ни денег, ни паспортов (без паспорта не уедешь из деревни), ни мужчин, которые могли бы взять на себя хоть часть тяжелого крестьянского труда. Только три сына. Старший был основным добытчиком, ибо сумел еще мальчишкой устроиться на работу кочегаром за деньги, а не за трудодни. Средний, наш отец, практически ребенком ходил один в лес на охоту, рыбачил, работал на своем огороде - тоже кормил семью. А мать изматывалась на колхозных полях и просила у Бога милости.

В сорок девятом старшего призвали в армию и отправили служить в Германию, в Веймар. Там было чем заняться: после войны на месте Бухенвальда сделали лагерь НКВД для интернированных. И вот, мать получает из военкомата похоронку: ее старший сын, ее надежда и опора, ее жалость и любовь - погиб в Германии, погиб через пять лет после окончания войны! Три дня, страшные три дня, она голосила, была как безумная. Она сорвала со стены старую семейную, намоленную не одним поколением, икону. С тех пор икону никто не видел, а наша бабушка больше никогда не молилась и не ходила в церковь - не могла простить Богу, что позволил убить ее сына... после войны... И она никогда так и не смогла побывать на могиле сына, хотя прожила долгую жизнь. И никто из семьи не смог. Теперь же, мы, две племянницы, неведомые нашему дяде при его жизни, оказались единственными из семьи, кто добрался до города, в котором где-то была его могила.

Что значит - избирательное восприятие! Цель нашего приезда в Веймар предопределила наши впечатления от этого города. Уже с момента начала знакомства, только развернув карту Веймара, я изумилась местным раскидистым кладбищам и подробной информации о них. Да, кладбища старые, да, именитые могилы: да, Гете и прочие великие... Но, мало ли захоронено великих в других городах?! Нигде я не подмечала представления кладбищ как основных городских достопримечательностей. Приехав вечером, мы пошли прогуляться. В глаза то и дело бросались витрины с элегантными туалетами для похоронных церемоний: дамские траурные шляпы с черными вуалями, безукоризненные скорбные костюмы, черные галстуки и перчатки. Видимо, кладбища Веймара имели популярность, и похороны тут отличались особым шиком! Или это призрак Мефистофеля не покидает этих мест с тех пор, как Гете написал своего Фауста, и вселяет в местную публику трепет по отношению к атрибутам проводов на тот свет?... Что бы то ни было, но городок не отличался безмятежностью. Под суровыми взорами статуй двух великих поэтов, призывающих тебя обратить свои мысли к вечности, мы - присмиревшие - вернулись в отель.