Золотые мили

Нет, миссис Оуэн не станет заводить шашни с Томом, думал Динни. Но его беспокоило влияние этой женщины на Тома. Неужели Том заразился революционными идеями, которые она исповедует? Динни эти идеи казались чужеродными и опасными. Быть может, я старый дуралей, думал Динни, но мне как-то не верится, что рабочий класс Австралии, который совсем неплохо боролся за свои права в прошлом, не сумеет добиться новых порядков и законов путем постепенных преобразований капиталистической системы или хотя бы путем реорганизации профсоюзов по плану Чарли О'Рейли.

Динни хотелось как следует потолковать об этом с Томом и выяснить, к чему же он в конце концов пришел среди этого идейного разброда. Но Том, казалось, был так углублен в чтение, что Динни совестно было ему мешать. Скоро мальчику придется отложить книгу, чтобы поспать перед работой, думал Динни. Ему надо рано вставать — он в утренней смене.

Газета выпала у Динни из рук, и он посмотрел на Тома. Затем рассеянно глянул в окно.

В раму окна был вписан хаос беленых крыш, клочок звездного неба над ними и темный массив горного кряжа, поднимающийся уступами от Большого Боулдера до высоких пирамидальных отвалов на вершине Золотой Подковы. Рудничные здания мерцали огнями, и белые дымки испарений тянулись к звездам, отравляя воздух. Грохот и треск неутомимых толчейных станов, казалось, служили напоминанием о тяжком труде, пожираемом этой гигантской машиной, добывающей золото и перетирающей в порошок миллионы человеческих жизней.

Прислушиваясь к отдаленному грохоту, Динни поглядел на Тома, и его охватило безотчетное беспокойство и тоска. Завтра на заре ненасытная пасть рудника снова поглотит юношу. Вместе с тысячами других рабочих, которые, подобно муравьям, разбегутся от раздевалок и клетей к своим забоям. Том весь день-деньской, пока над землей сияет солнце, будет погребен в черной вонючей утробе рудника, будет трудиться там до седьмого пота. А ради чего?

Динни выругался. Том поднял глаза от книги и улыбнулся.

— О чем ты все думаешь, Динни?

— Так, дружок. Ни о чем. Вот тут у меня вырезка из старой газеты. Может, тебе интересно почитать?

— Спасибо, Динни, — промолвил Том, беря вырезку.

— Твоя мать сказала мне, что она сегодня утром поскандалила с Пэдди и велела ему собирать пожитки, — сообщил Динни. — Это здорово, я считаю.

— И я так думаю, — отозвался Том, снова берясь за книгу. — А ты завтра опять на участок?

— А то как же.

Динни заковылял к двери, но приостановился, словно его вдруг осенила какая-то мысль.

— Черт побери. Том, — сказал он. — Почему бы тебе не отправиться со мной и с Крисом на разведку и не покончить навсегда с проклятым рудником?

Ну, конечно, разве от него другого дождешься! — подумал Динни, услыхав в ответ:

— Я рудокоп, Динни. Мое место на руднике.

Глава VII

Том еще продолжал читать, когда вернулся Дик. Размашистой походкой вошел он в комнату, которую занимал вместе с братом, и когда они, как всегда при встрече, обменялись приветственным взглядом. Том сразу понял, что с Диком что-то стряслось.

Дик подошел к своей кровати и молча опустился на нее. Он все еще был во власти лунного света и аромата белых маргариток. После целого дня жарких состязаний на теннисной площадке и веселой болтовни с приятелями и приятельницами, чуть смерклось, Эми уговорила Дика повезти ее покататься.

Они выехали за город, туда, где часто гуляли этой весной, где им было так хорошо вдвоем. Кусты у дороги, осыпанные бледно-лиловым цветом, струили тонкий смолистый запах. Паракелия устилала землю своим алым шелковистым руном. Розовые бессмертники и темные пурпурно-синие дампьеры распустились пестрым живым ковром. Вдоль русла высохшего ручья кусты дикой кассии золотились бесчисленными желтыми чашечками, разливавшими изысканное и нежное благоухание, волнующее, как звуки музыки. И над всем этим безраздельно царил терпкий, пряный аромат маргариток, с приходом первых жарких дней одевших землю своим белоснежным покровом.

Закат бросал золотисто-розовый отблеск на это буйство красок, длящееся всего несколько недель в году. Серебряными блестками засветились в небе первые звезды. Опрокинутый над плоской равниной необъятный купол неба, казалось, нависал над головой, а вечерняя звезда, вспыхнувшая над горизонтом, где небосклон быстро темнел, одеваясь в пурпур и синеву, представлялась такой близкой, словно ее можно было коснуться рукой… Мерцанием огненных миров пролегал по небу Млечный Путь. Потом, когда взошла луна, он сразу потускнел в ее девственном сиянии.

— Поедем в Наньямайя, Дик! — предложила Эми. Ей нравилось называть так облюбованный ими уголок. На туземном языке это значило; «только наше местечко».

Дик взял напрокат лошадь и коляску, и они покатили туда, где юные влюбленные могли лежать в объятиях друг друга, не боясь, что их потревожит чей-нибудь нескромный взор или грубый хохот.