Золотые мили

Рабочие брели, сгорбившись, с трудом волоча ноги; все силы, которые они принесли утром в рудник, были выпиты, высосаны из них до капли. Бурильщики, заложившие запалы, прислушивались, ожидая взрывов. Все они, как правило, работали сдельно. Из четырех рабочих, которые вели одну проходку, двое бурильщиков отвечали за отпалку. Они закладывали от двадцати до двадцати четырех запалов и должны были сообщать, сколько из них взорвалось, чтобы сменщиков, если потребуется, можно было предупредить об опасности.

На рудничном дворе все вынимали огарки из ламп, расшнуровывали башмаки, раскручивали обмотки и, сморкаясь, откашливаясь, бранясь, исполненные угрюмой радости и нетерпения, спешили к главной шахте, чтобы подняться наверх с первой клетью.

— Тише вы, тише, не напирайте! — орал на них заведующий рудничным двором, когда клеть, громыхая, опускалась за ними.

Рудокопы протискивались в клеть; их набилось туда столько, что не одному носу или подбородку грозила участь быть раздавленным о чью-нибудь лампу. Четыре свистка — и клеть ползла наверх, напутствуемая безмятежным возгласом Мак-Рея Весельчака:

— Глядите-ка! Всего на трех шнурочках болтается!

Рудокопы невольно запрокидывали головы, всматриваясь в неясно белевший наверху узкий просвет.

Солнечный свет ослеплял их, когда они вылезали из клети. Многие тут же, как были, в грязной сырой одежде, насквозь пропитанной едкой вонью рудника, валились на землю у самого устья шахты; у них уже не было сил добраться до раздевалки. Но кто помоложе, еще пытался шутить с товарищами из ночной смены.

— Куда это вы собрались, ребятки? Никак в ночную?

— А хорошо бы сейчас пошабашить, а?

— Небось хочется в дневной-то поработать?

Но в раздевалке, скинув мокрую одежду и вступив в борьбу за душ, все понемногу оживали. Первые глотки свежего воздуха действовали живительно, а мысль о кружке пива в соседнем кабачке заставляла кровь быстрее бежать по жилам. Лишь самые отпетые забулдыги, давно покончившие со всякого рода мытьем, пренебрегали душем и только в виде уступки общественному мнению ополаскивали руки и лицо под краном.

И вот в косых лучах заходящего солнца сотни людей, словно потревоженные муравьи, потянулись от рудников и снова разбрелись по голой бесплодной равнине. Одни спешили к остановке трамвая, другие покатили домой на велосипедах, а кое-кто завернул в ближайший кабачок.

Глава IX

Всю эту неделю Том работал в утренней смене, и дни текли под землей, похожие друг на друга, одинаковые для всех четырех тысяч рудокопов, гнувших спину на рудниках Боулдерского кряжа. Но случалось, выпадали черные дни — когда под землей происходили катастрофы. Рудокопов откапывали из-под сотен тонн обвалившейся руды и рваного камня, и товарищи, вытащив из забоя окровавленные, изуродованные тела, клали их на носилки и несли по штрекам и путевому ходу на рудничный двор. А менее трагические случаи происходили почти ежедневно то на одном, то на другом руднике. За год число их достигало тысячи. Когда в обеденный перерыв рудокопы не досчитывались кого-нибудь из товарищей, лица их мрачнели и шутки не шли на ум.

Особенно часто происходили несчастные случаи в ночную смену, и каждый рудокоп, спускаясь вечером в шахту, знал, что он все время должен быть начеку, а особенно под утро, когда силы иссякают. Впрочем, часам к шести многие ощущали новый прилив энергии при мысли, что скоро можно будет пошабашить и подняться наверх. Так текли дни, складываясь в недели, месяцы, годы… Так год за годом проходила и вся жизнь рудокопа.

Том не любил работать в ночную смену; и не только потому, что к утру работа становилась тяжелее и опасней, но еще и потому, что ночная смена лишала его возможности посещать собрания. Кроме того, днем Тому никогда не удавалось выспаться как следует.

Да и мало кто из горняков мог хорошенько поспать днем в своем тесном жилище, когда вокруг галдели ребятишки, и женщины сновали взад и вперед, занимаясь домашними делами. Трудно было побороть искушение — плюнув на сон, сесть и поболтать с хозяюшкой, вместо того чтобы лежать с закрытыми глазами, напрасно силясь уснуть и чувствуя, что этот шум, жара и мухи сведут тебя в конце концов с ума.

Неудивительно, что рудокоп, спускаясь вечером в шахту, чувствовал себя более утомленным, чем в утреннюю смену, после восьми часов сна в ночной прохладе и тишине. Том не составлял исключения. После ночной смены он всегда чувствовал себя словно крыса, выползшая на свет божий из выгребной ямы. Бур со страшным скрежетом все сверлил и сверлил у него в мозгу, промозглый запах рудника преследовал его весь день. Если ему и удавалось уснуть днем, то сон его был неглубок и прерывался от малейшего шума. Как бы Салли ни старалась поддерживать тишину в доме, Том слышал, как во дворе кудахтали куры и лаяли собаки, а в соседнем доме распевала какая-то девица. Потом прибегали домой завтракать Лал и Дэн и затевали во дворе возню. Том часами лежал в тяжелом полузабытьи, лишь на короткие промежутки погружаясь в сон, который мог хоть немного восстановить его силы.