Золотые Небеса. Полёт Одной Птицы

Окно, у которого стоял их стол, как и большинство окон харчевни, выходило на единственную улицу или же дорогу как посмотреть, пролегавшую через деревню. Тут удобнее всего было ждать Тиену не обращая на себя ненужных взглядов.

— У нас нет… — начал, было, он, но тут со второго этажа послышались громкие стоны и проклятья.

Хозяйка харчевни встрепенулась, бросила беспокойный взгляд наверх.

— Дед мой заболел, девяносто шестой год ему, всё ходил крепкий, поговаривал: "Когда перестану работать, тогда и помру. Тогда и в землю зарывайте". Дрова колол, на охоту ходил, а теперь захворал и ничего не помогает. Вы тут посидите, а я сейчас. — С этими словами Кошна заспешила вверх по крутой лестнице.

Вновь раздались стоны и проклятья. Затем проклятья прекратились и только резкий затихающий голос что-то бормотал на втором этаже.

Лант поднялся с лавки, на мгновение задержав взгляд на Мэроу.

— Если увидишь Тиену, не дай ей уехать.

Мэроу кивнул, положил руки на стол, и тогда Лант поднялся вверх по лестнице вслед за хозяйкою харчевни.

На втором этаже было всего две двери, и только из-за одной слышалось приглушённое бормотание. Лант постучался. За дверью тут же притихли, последовали быстрые шаги и розовощёкая хозяйка недоумённо уставилась на стоящего перед нею.

— Я разбираюсь в травах, — пояснил Лант и видя, что женщина по-прежнему молча преграждает путь в комнату, добавил:

— Меня учили готовить разные целебные настойки и мази.

— А, — протянула Кошна не сразу сообразив, всё ещё вопросительно смотря на Ланта. Но в сторону всё же отошла, давая возможность тому пройти внутрь.

Комната была маленькой, двое с трудом помещались у узкой лавки, на которой и лежал старик: большие синие мешки залегли под умными глазами, кожа была белой точно мука и жёлтые пятна покрывали шею и иссохшие руки. Старик дышал часто и нервно, быстро вращая глазами из стороны в сторону.

Тяжёлый, удушливый запах, перемешанный с запахом разных трав, обещал стать невыносимым к полудню.

— Кого ты привела? — строго спросил старик, обращая пристальный взгляд на Кошну, которая словно сделалась меньше при виде деда. Затем старик вновь посмотрел на Ланта, стоящего прямо перед ним. — Не гоже тебе смотреть, иди себе, рано ещё думать, рано видеть. — Не смотря на слабость и вялость попыток пошевелиться, всё же было нечто крепкое и непреступное в этом теле. Как камень в ручье, крепкий сверху, песчаный внутри, и вот уже вода добралась до его сердцевины. — Рано.

— Он травник, — сказала внучка, вытирая и без того чистые руки об передник.

— Травник говоришь, — голос стал ещё твёрже. — А что мне травники? — Наша Лоя сколько настоек давала, сколько трав приносила да поджигала. — Старик с трудом облизал пересохшие губы. — Что можешь ты, когда сам ещё вчера только из яйца вылупился? — И он улыбнулся.

— Я могу попытаться, — заметил Лант, садясь без приглашения на край лавки, спиной к Кошне. — У вас не найдётся настойка лопуха с корнем ордры?

— Нет, такой нет, — тут же отозвалась Кошна. — Разве у нас такая растёт?

— На западе, в дубовой роще у гор. А мази из семян раморы?

— Нет такой.

— Может, есть смородиновая настойка? — невозмутимо поинтересовался Лант.

— Конечно! — обрадовалась Кошна. — А что, ею лечат? Так если б знали давно б…

— Принесите, а я пока пятна посмотрю.

— И ничего больше? — с готовностью спросила Кошна.

— Да, в блюде разложите сосновые иголки и сено, поставьте свечу. Только, иголки выложите по три.

— Ну, по три так по три. Я их хоть ручейками выложу. Ты только скажи, оно поможет или так… А то по три, что по три, при чём по три… Смотри мне, издеваться не вздумай.

С этими словами Кошна, не забыв нахмурить брови, вышла из комнаты.

— Настойкой поить вздумал? — старик так расхохотался, словно и не шёл к сырой земле в объятия. — Уморил. Побольше бы таких травников. Слушай, целитель, чего настойку-то, у неё в погребе и крепче есть. Да боюсь, одуреешь, птенчик. — Старик попытался рассмеяться. — Хворей ты не видел последних, так ведь? Не видел и радуйся, постучатся в твои двери ещё. Жди только, всё равно рано или поздно постучатся.

— Когда вы перестали ходить?

— В целителя играем, не наигрались… Ишь, почтительный какой, ох не похож на деревенского. Носом чую, хитришь.

— Так когда?

— Как дрова принёс, так лёг и не встал.

— А до того что?

— Дрова рубил. Лихо рубил. Не то что эти сопляки. Как топор держат, а размахиваются, точно дерево на них зубастой пастью кинется. А ведь с бородами, лица грозные. Пошли не то, что раньше, бывало только топором дерева коснёшься, а оно уже падает. Да такое, без сучка, без веточки лишней — всё крепкое, напитанное земными соками. Из одного такого дерева дом строили. Целый дом из одного ствола.

— А до дров?

— Лис цапнул. Чёрный, подлюка, злобный и длинный. Ух, змей!

— Хомхор.

— Какой такой хомхор?

— Злобный и длинный, — не моргнув, пояснил Лант. — Только это не лис. Такие только в горах живут, они одиночки, в стаи к полной луне собираются. Этот видно молодой, детёныш. Потерялся, а вы его напугали.