Золотые пауки (сборник)

Не обращая внимания на их ропот, я вышел. По лестнице я поднимался неспешно, ибо более не являл собой прежнего беснующегося маньяка, но буквально задеревенел от ярости, и мне требовалось несколько секунд, чтобы хоть как-то взять себя в руки. В комнате наверху Харри Ковен по-прежнему сидел за столом, созерцая открытый ящик. Он поднял на меня взгляд и выпалил вопрос, но ответа не получил. Я подошел к телефону, снял трубку и набрал номер. Вульф, выйдя на связь, так и шипел, донельзя возмущенный тем, что его опять потревожили.

– Прошу прощения, – начал я, – но хочу доложить, что обнаружил свой револьвер. Он в клетке с обезьяной, которая…

– С какой еще обезьяной?

– Ее зовут Рукалу, но, пожалуйста, не перебивайте. Она прижимает мою пушку к груди: подозреваю, это потому, что ей холодно, а револьвер теплый, из него недавно стреляли. А на диване лежит труп мужчины, Адриана Гетца, с пулевым отверстием в голове. Вызов копов уже не обсуждается, я просто хотел ознакомить вас с положением дел, прежде чем позвоню им. Тысяча к одному, что Гетц был застрелен из моего оружия. Дома меня… Подождите-ка…

Я бросил трубку и совершил прыжок, ибо Ковен юркнул к двери. Я схватил его прежде, чем он достиг ее, и со всей силы заехал ему в подбородок. Ударил я от души, ибо, при его-то габаритах, он врезался в стену, отскочил от нее и рухнул на пол.

– С удовольствием повторю это, – прокомментировал я на полном серьезе, после чего вернулся к телефону и продолжил: – Простите, Ковен пытался помешать следствию. Я всего лишь хотел сказать, что дома меня к ужину не будет.

– Значит, тот человек мертв.

– Да, сэр.

– Для полиции у тебя имеется что-нибудь убедительное?

– Конечно. Извинения, что притащил сюда свою пушку в угоду убийце. Больше ничего.

– Мы не ответили на сегодняшнюю почту.

– Знаю. Стыд и срам. Постараюсь выбраться отсюда как можно скорее.

– Очень хорошо.

Связь прервалась. Я подержал руку на рычаге, поглядывая на Ковена, который снова занял вертикальное положение, но «бис» не кричал, а потом набрал номер полиции.

Глава четвертая

Точных подсчетов я никогда не вел, но примерно могу сказать, что за многие годы скармливал копам бесстыдную ложь не более пары десятков раз – может, даже и того меньше. Обычно это просто невыгодно. С другой стороны, не могу припомнить ни одного дела об убийстве, которым мы с Вульфом занимались и которое я подробно описал, когда я бы просто выкладывал им все мне известное, без всяких уверток и утаиваний, за исключением одного – как раз этого самого. Относительно убийства Адриана Гетца у меня даже в мыслях не было попытаться что-либо скрыть от полиции, и я с готовностью все им рассказал.

Сработало отлично. Они назвали меня лжецом.

Не сразу, конечно же. Поначалу инспектор Кремер был признателен мне за сотрудничество, ибо слишком хорошо знал, что в его армии никто не в состоянии превзойти меня в наблюдательности, слухе, памяти и точности отчетов. Копы единодушно согласились, что по обнаружении тела я поступил абсолютно правильно и оперативно, загнав троицу в комнату и не дав Ковенам устроить семейный совет до прибытия полиции. После ее появления, конечно же, каждый находился под надзором, включая и меня.

В половине седьмого, пока эксперты все еще орудовали в помещении, где прикончили Гетца, полицейские бродили по дому, а домочадцы в разных комнатах с глазу на глаз беседовали с сотрудниками убойного отдела, я, закончив печатать и подписав свои откровенные и исчерпывающие показания, ничтоже сумняшеся ожидал, что вскоре окажусь на улице без всякого сопровождения и буду ловить такси. Сидел я в гостиной на нижнем этаже, за столом Пэт Лоуэлл – ее-то печатной машинкой я и воспользовался, – а напротив меня расположился сержант Пэрли Стеббинс, просматривавший мои показания.

Он поднял голову и окинул меня взглядом, воплощавшим дружелюбие. Когда я вижу такой вот безукоризненно дружелюбный взгляд Стеббинса, равно как и почти любого другого копа, то автоматически принимаю защитную стойку и изготавливаюсь либо уклониться, либо нанести встречный удар. Но похоже, на этот раз тревога оказалась ложной.

– Надеюсь, ты изложил все, – сказал Пэрли. – Ничего не забыл.

– Предлагаю, – отозвался я скромно, – чтобы по завершении дела вы разослали это по школам в качестве наглядного образца для составления отчетов в печатном виде.

– Ага. – Стеббинс встал. – Печатник из тебя знатный. – Он развернулся к двери.

Я тоже поднялся и как бы ненароком поинтересовался:

– Так я могу пойти поиграть?

Дверь отворилась, и вошел инспектор Кремер. Он метнул на меня взгляд, и выражение его лица мне не понравилось. А поскольку мне были прекрасно известны все настроения инспектора, не понравились мне также и его внезапно ссутулившиеся плечи, стиснутые зубы и блеск в глазах.

– Вот показания Гудвина, – сообщил Пэрли. – Тут все чисто.

– С его слов?

– Да.

– Вызови охрану и отправь его в тюрьму.

Новость совершенно вывела меня из равновесия.

– Меня в тюрьму? – взвизгнул я чуть ли не как Гильдебранд.

– Слушаюсь, сэр. – Пэрли сохранял олимпийское спокойствие. – По вашему приказанию?