Золотые поля

Но теперь жизнь совершила новый поворот, и Глория с трудом сдерживала радость. Возвращение домой легендарного красавца, сына миссис Брайант, о котором она так много слышала, сделало ее работу еще более приятной.

«Глория Брайант. Звучит неплохо. Просто шикарно», — думала она, улыбаясь Джеку.

Ей понравилось, как он встал при ее появлении. Его крупная, представительная фигура была так хороша, что у девушки перехватило дыхание.

— Здравствуйте, Глория. — Джек широко улыбнулся, и по контрасту с бронзовой кожей его белые зубы показались ей еще более ослепительными.

У Глории слегка подогнулись колени, она тоже улыбнулась как можно более очаровательно и ответила:

— Добрый вечер, мистер Брайант.

— Вы собираетесь отвести маму вздремнуть?

— Принять ванну, а потом переодеться к ужину. Миссис Шанд приготовила для вас целый пир, мистер Брайант.

Джек улыбнулся матери, которая вздохнула и заметила:

— Так хорошо, что в доме опять есть мужчина, которого надо кормить.

— Послушайте, Глори, зовите меня Джеком, а то я начинаю чувствовать себя собственным отцом. Его ведь никто не заменит, верно?

— Я вернусь за подносом и посудой, — произнесла Глори, открывая дверь миссис Брайант.

При этом она выразительно стрельнула взглядом.

* * *

Джек не рассказал матери, что назвал в ее честь молодую женщину из Индии. Более того, он ни разу даже не упомянул о женитьбе и о том, что далеко, за океаном, эта женщина носит его ребенка.

По мере того как недели превращались в месяцы, он вновь привыкал к Корнуэллу, особенно к удовольствию ощущать на щеках жгучие поцелуи морозного ветра, есть теплые свежеиспеченные корнуэлльские пироги, смакуя каждый кусок и глядя на суровую гору Сент-Майкл. Внезапно Джек понял, что именно эти домашние радости, кажущиеся такими незаметными, делаются самыми важными, когда человек их лишается.

Бывали минуты, когда ему казалось, что он скучает по ярким краскам Индии — сверкающим, как драгоценные камни, сари на девушках, странным, удивительным фруктам… и серым, как голубиное крыло, глазам жены. Да, ему недоставало этих цветов, но он по ним не томился. Это следовало признать.

Оказалось, что мозг Джека буквально фонтанирует идеями по поводу того, как расширить диапазон деловых операций отца, не в последнюю очередь за счет недвижимости. Он начнет с пабов и гостиниц. Джек не сомневался, что, вложив деньги в подобные предприятия, выиграет в любые времена, как хорошие, так и плохие.

Лишь в очень редкие моменты полной честности Брайант признавался сам себе в том, что наслаждался ролью молодого сквайра. Люди смотрели на него снизу вверх. Он только начинал, но мужчины старше его — из тех, что трепали мальчишку Джека по затылку — теперь спрашивали разрешения нанести ему визит. Да, Брайант в общем-то с легкостью влился в корнуэлльскую жизнь, разъезжал на машине отца, даже планировал приобрести дома — один в Лондоне, другой где-нибудь на севере, возможно в Манчестере, — где можно было бы останавливаться, совершая деловые поездки.

Жизнь в Индии и развернувшиеся там события постепенно отдалялись, бледнели, превращались для него в сновидение. Воспоминания о пыльной дороге и ухоженном поселке в английском стиле, раскинувшемся по обе стороны от нее, казались фантазией, в особенности теперь, когда он гулял по знакомым склонам Сент-Джаста, а рядом вприпрыжку бежал Конан, его новый терьер.

Эта жизнь была настоящей. Именно такую он выбрал. Сейчас Брайант осознал, что всегда хотел именно этого.

Порой он ненавидел себя за черствость, но это чувство было давнишним спутником Джека, похожим на удобное ношеное пальто, хорошо известным, мгновенно узнаваемым и, самое главное, дающим безопасность. Последнее было крайне важно, потому что стоило ему открыть кому-то сердце, как это неизменно приводило к боли.

Самый лучший тому пример — Айрис. Она ассоциировалась у него только с болью. Когда он позволял себе о ней думать, воспоминания все еще причиняли ему тупой зуд. Мучительное отчаяние, вызванное смертью Неда, не покидало его никогда. Они расстались плохо, так и не разрешив разногласий. Синклер умер, не зная, что дело Брента закрыли. Генри прислал восторженную телеграмму, в которой сообщал о победе, теперь не имевшей смысла. Джек убедил себя, что именно мысли о возобновлении следствия, а не подозрения, связанные с Айрис, толкнули Неда в бездну тревоги, из-за которой он так глупо рискнул жизнью.

А Элизабет — черт побери! Ему больше не выговорить и первых двух слогов ее настоящего имени. Одна сплошная боль! Эта женщина такая верная, не сомневающаяся в нем, терпеливая. Чувство вины изводило его как старая рана, поэтому Джек избавился от него, просто запретив себе думать о ней или о собственном ребенке, которому предстояло появиться на свет не позднее чем через месяц.

По правде сказать, он дважды хотел написать ей, но оба раза комкал страницу, задаваясь вопросом — зачем? Может ли он сказать хоть что-то такое, что не будет дышать предательством? Лучше никогда не говорить об Элизабет Брайант, живущей в Индии. Так легче притвориться, считать, будто она никогда не существовала.

47